Минна же все брюзжала и брюзжала. В свои тирады она частенько вставляла прозрачные, ядовитые намеки о «крестьянках, которые пахнут навозом, хоть и приехали в город двадцать — тридцать лет назад», о «людях, которые влезают в душу, потому что принадлежат к лакейской породе», о «женщинах с толстыми, как телеграфные столбы, ногами»; но Эгон делал вид, что не слышит или ему невдомек, в чей адрес отпускаются подобные колкости, что он и не подозревает, какое отношение к намекам его жены имеет Анна Вебер.
У Анны Вебер не было ни меховых шуб, ни драгоценностей, ни накопленных денег, ни красивых платьев. Доктору никогда не приходило в голову сделать ей какой-нибудь подарок, и весь город, видя ее неизменно в простых, скромных платьях, перестал верить, что она любовница такого богатого человека, как доктор Таубер, жена которого одевается столь роскошно. Более вероятным казалось предположение, что она прекрасный работник и бесконечно преданна своему патрону. По крайней мере, городские сплетницы разжигали подозрения Минны гораздо реже.
Время от времени Минна под каким-либо предлогом неожиданно являлась в клинику и врывалась в кабинет своего мужа. Она заставала его погруженным в карточки, в истории болезни или консультирующимся с другими врачами. Сдерживая свое неудовольствие, он разговаривал с ней вежливо и сухо, как человек, оторванный от важных дел. Однажды Минна застала его наедине с Анной Вебер: они сидели по разные стороны стола и горячо обсуждали вопрос о медикаментах, которые нужно было заказать. После этого Минна почувствовала, что на душе у нее стало спокойно, но лицо у нее было по-прежнему хмурым и неприязненным, и с Анной Вебер, встречая ее во дворе или на улице, она вела себя пренебрежительно и высокомерно, как патронесса.
Эгона нервировали эти посещения. Он ничего не сказал Минне после того, как она застала его с Анной Вебер; он промолчал еще дважды: раз, когда она ворвалась в палату больного, другой — когда она появилась в приемном покое; после этого дома он устроил ей один из тех редких скандалов, когда, не произнося грубых слов, настолько повышал голос и выказывал такую кипучую ненависть, что Минна потом две недели молчала как мышь. Его жене нечего делать в клинике, она полновластная хозяйка в их доме, она вольна распоряжаться в кругу семьи, но если она вмешивается не в свое дело, то наносит этим только вред, отрывает его от работы и вызывает насмешки всего города, показывая, что контролирует своего мужа и что в семье Таубер какие-то нелады.
