Избранное | страница 42
Но спустя несколько месяцев одна из сестер, курносая коротышка, запоем читавшая сентиментальные романы и страдавшая от того, что никто ее не любит, следившая маленькими глазками за каждой женщиной в клинике, будь то больная, будь то служащая, начала распространять слухи: между доктором Таубером и Анной Вебер что-то есть. Ей не поверили, но любопытство было разбужено, и люди стали замечать, что Эгон Таубер, встречаясь с Анной Вебер, улыбается, и улыбка у него радостная и добрая, какой никто до сих пор на лице у него не видел, что вечерние беседы в кабинете продолжаются слишком долго, что Анне Вебер позволено входить в операционную во время операции — вещь до сих пор совершенно немыслимая.
Персонал окружил Анну Вебер удвоенным вниманием, ей выказывали почтение, завидовали, льстили, о ней злословили.
Каждая сестра, каждый врач (дело расширялось, и доктор Таубер пригласил в клинику еще трех врачей), каждая сиделка знали об этом и не преминули рассказать своим знакомым в городе.
Курносая сестра-коротконожка посвятила в это и кухарку Берту, надеясь, что слух дойдет и до Минны, но Берта строго отчитала ее за то, что распространяет всякую напраслину, марая имя доктора, человека культурного и серьезного.
Берта и словом не обмолвилась Минне, но в глубине души поверила, что доктор и в самом деле влюбился, и была довольна, что ее ворчливая скупая хозяйка помучается и почувствует себя униженной.
Эгон Таубер помолодел, глаза у него сияли, словно он сбросил двадцать лет. Но дома он был все таким же молчаливым, с обслуживающим персоналом ровным и корректным, зато с пациентами стал говорить и мягче и снисходительнее. Жена одного адвоката из соседнего городка, которую он прооперировал, была совершенно очарована его манерами, и доктор был с ней неизменно внимателен и деликатен. Но когда молоденькая медсестра, легкомысленная, хорошенькая венгерка, решив, что доктор Таубер не так уж неприступен, раз Анна Вебер покорила его, принялась усиленно оказывать ему знаки внимания, дело кончилось плохо. Таубер резко отчитал ее при всех, а через неделю Анна Вебер ее уволила под предлогом, что та не справляется со своими обязанностями. Уважение к Анне Вебер возросло еще больше, и никто уже в клинике не решался оспаривать ее власть.
Эгон Таубер занимался теперь только медициной: лечил и оперировал. В работу своих коллег он вмешивался только тогда, когда пациент был исключительно важной персоной. Когда к нему обращались с просьбой поместить больного в клинику, уменьшить плату, назначить гонорар за операцию, он пожимал плечами и ласково, доброжелательно говорил: «Обратитесь, пожалуйста, к госпоже Вебер, административному директору. Я этими вопросами не занимаюсь. Она посмотрит, что можно сделать».