В зале открыли бутылки с шампанским и уже пенились бокалы.
— Вист, господа, не хотите ли сыграть в вист? — упрашивал Ласло, держа в руке бокал. Но оба юноши, Пал и Шофолви, хотели танцевать, а Телегди колебался, он боялся, что карты увлекут его настолько, что он не сможет следить за Палом и Иолан.
Музыканты заиграли польку. На предложение Бароти так никто и не отозвался.
Маришка привернула на кухне лампу и понесла блюдо с жарким и пирожками в глубь двора, в амбар, где при свете фонаря собрались кучера. На кухне стало тихо. Берта и Маргит, сонные и усталые, ели на краешке стола.
Луна изливала свой свет на кусты, которые росли возле дома, на широкий пустой двор, усыпанный гравием. В ветвях акации возле колодца пел соловей.
Ибике еще не кончила мыть посуду. Теперь она мыла маленькие тарелки, испачканные шоколадом, кремом и сливками. Пальцы ее распухли от горячей воды, она чувствовала, какие они отекшие, липкие. Ей казалось, что она никогда, никогда не будет делать ничего другого, как только отмывать соуса и жир, что вся ее жизнь пройдет перед чаном с мутной, сальной водой, в которой плавают объедки и подливка. Тарелки, тарелки, помои, помои, снова тарелки, а теперь еще кастрюли, противни, котлы с закопченным дном, с присохшим по краям соусом. Она испачкала свой белый фартук, испачкала сборчатую, пеструю юбку, запятнала белую блузку с кружевным накрахмаленным воротничком. Ее руки до самого локтя были грязные, лицо разгоряченное, ноги мокрые.
Возле окна, прислонив к стене белокурую голову, сидел Ленци. Лицо у него было теперь бледное, осунувшееся, под глазами темнели круги. Ибике всегда чувствовала себя возле Ленци слабой, маленькой и несмышленой. Когда ее ругала Маришка, или управляющий, или барыня, она всегда думала, что, став ее мужем, Ленци защитит ее, Ленци никому не позволит обижать ее, угрожать ей. А она будет слушаться Ленци, уважать его, любить и немножко бояться, так же как и ее мать до самой смерти любила отца и испытывала к нему почтительный страх. А вот теперь, когда самое большое несчастье разразилось над их головами, Ленци не может ей помочь, не может даже утешить. Он молча сидит в углу, вздыхая время от времени, как совершенно обессиленный человек, и ничего, ничего не может сделать ни для нее, ни для себя. Его широкие плечи опустились, словно под тяжким грузом, лицо осунулось, и ей, Ибике, было теперь жалко его, словно он был не здоровым мужчиной, а хлипким, впавшим в отчаяние ребенком. Ибике вытерла руки и подошла к окну.
