После обеда с Портером Артур заметил Жетулиу в курительной с игроками в бридж, а потом обнаружил, что может позвонить из своей каюты Аугусте, которая должна быть одна.
— А, это ты? — сказала она с притворным удивлением.
— А кто же еще это мог быть?
— У тебя такой же голос, как у отца Гриффита.
— Не стыдно вам с Элизабет развращать служителя Бога, который еще никогда не имел дела с порождениями Дьявола?
— Вот именно! Пусть потренируется, пока еще не попал в Америку, где его добродетель будет подвергаться огромной угрозе.
Какая актриса! Однако, как только зрителей становилось больше трех, она замыкалась в себе, словно цветок мимозы, и ее выразительное лицо, всегда готовое к смеху или к слезам, настолько теряло свою одухотворенность, что, расставаясь с ней, те, кто ее не знали, жалели Жетулиу, ведь у него не такая блистательная сестра, как он сам. Зато, переговариваясь по телефону, переглядываясь за столом, идя рядом с Артуром по прогулочной палубе и тяжело опираясь на его руку, так что он почти ее нес, она с редкостной живостью пускала в ход целый арсенал орудий обольщения, и даже опытный или попросту пресыщенный мужчина быстро понимал, что не может им противиться. Артур еще не знал (он поймет это позже, много позже), что привлекательность Аугусты была привлекательностью опасности, ощущением, которое никогда не вызывала даже такая соблазнительная и умная молодая женщина, как Элизабет.
— Артуро, ты где? О чем ты грезишь?
— О тебе.
— Среди бела дня! Подожди… я задерну занавески.
— Нет у тебя занавесок.
— Откуда ты знаешь?
— У меня такая же каюта, как у тебя. Мы живем на подводной лодке.
Она испустила длинный вздох и замолчала.
— Что-то не так?
— Я думала, что ты несерьезный. Что ты делал на палубе с Элизабет, в полночь? С нее слетела фуражка, а ты даже не вызвался за ней нырнуть.
— Я колебался несколько секунд… А потом было уже поздно.
— Я вешаю трубку. Жетулиу сейчас вернется и придет в ярость от того, что я разговариваю с тобой, когда его нет.
— Жетулиу играет в бридж с тремя американцами в курительной.
— Опять! О господи, он нас разорит!
Она ни о чем не догадывается? Или подыгрывает? В отношениях брата и сестры была неясность. Не то чтобы они выглядели хоть немного двусмысленными, но если, когда им ничто не угрожало, их связь ослабевала вплоть до безразличия, при возникновении малейшей опасности они вновь стояли друг за друга горой.
— Самое ужасное, что он больше не сможет каждый вечер дарить тебе розу для платья.
