«Печаль моя светла…» | страница 50



Сейчас, философствуя через сто лет после начала рассказанной истории, я чувствую, видимо, по-старчески остро, как судьба трудилась целый век, прихотливо переплетая случайности с закономерностями, чтобы по этой цепи привести меня через моего дядю на мою вторую родину – русский Север.

Пережить разлуку с тетей Галей и Сережей нам всем помогло ожидание папиного возвращения с фронта. К нему мы готовились. После длинных обсуждений с мамой Коля решил порадовать отца отрывком из пушкинской «Полтавы» (ах, как замечательно он размахивал палкой, когда показывал: «швед, русский колет, рубит, режет») и стихами К. Симонова «Жди меня». Я не хотела уже ничего декламировать, а потому думаю, что к этому времени полностью излечилась от своего дошкольного рвения. Но под руководством тети Мары мы с Колей разыгрывали в лицах басню «Демьянова уха», причем для репетиций она нас загримировывала, мудро учитывая, что актерский кураж обоих разгорается, а то и полыхает от такой малости, как приделанные пеньковые усы. Вдвоем же с мамой мы готовили специальную программу, где коронным номером было ее пение бетховенского «Сурка» под мой аккомпанемент. Еще мы с нею готовили романс Глинки «Жаворонок», так как его всегда любил папа. С моей же Ольгой Васильевной мы учили к возвращению что-то из «Детского альбома» Чайковского.

Все это было после отъезда тети Иры с Галочкой, так как праздничная встреча вызревала уже на Галочкином пианино, переехавшем в нашу комнату, раз тетя Ира в командировке, которая неизвестно еще когда закончится.

В один из октябрьских дней папа вернулся с войны очень буднично и незаметно: просто пришел со своим вещмешком с вокзала пешком, пока мы с Колей были в школе, а мама дома, так как была сильно простужена. Конечно, радости нашей не было предела. Концерт был отложен до лучших времен, когда поправится мама и отдохнет от долгой дороги в теплушке папа со своей натруженной ногой. Помню и большущую банку тушенки, которую он выменял для нас по дороге домой на часы. Их у него оказалось несколько – плата за его умелые руки (и это не преувеличение: например, очень долго у нас хранился действующий миниатюрный замочек с ключиком, сделанные им из монетки). Искусный часовщик, он всегда чинил часы всем, в том числе в госпитале и врачам, и санитарам, и раненым. Как прошел наш концерт, я помню смутно, хотя уже потом, позже, папа время от времени не уставал шумно восхищаться нашей программой встречи. Во всяком случае, помню, как в связи с нею он нас смешил, потешно закатывая глаза, особым образом вытягивая руки со сплетенными пальцами и уверяя: «Ах, я так люблю искусство!» Это, думаю теперь, он вспоминал какую-то из своих ролей в разыгрываемых в молодости водевилях.