Дом, в котором жили Панаровы, был небольшой. обитый крашенной охрой фасадной доской сосновый сруб — передняя комната, отделенная от тесной спаленки тонкой, крытой палевой эмалью деревянной перегородкой, примыкавшей впритык к беленной мелом кирпичной прямоугольной галанке, да намедни поставленный бревенчатый пристрой — крохотная задняя, отделенная от кухни каменкой поменьше, с черной чугунной плитой на две конфорки.
Тепло в доме зимой держалось скверно вопреки всем стараниям родителей: несмотря на двойные рамы с проконопаченными ватой и заклеенными бумажными лентами щелями по краям оконных проемов, высокие земляные завалинки снаружи, с еще в ноябре плотно забитым старыми тряпками и ветошью продухом подпола, толстый слой сухих, пыльных опилок на потолочинах чердака и плотные ворсистые паласы в обеих комнатах, закрывавшие дыры меж половицами.
Зимний вечер начинался с того, что Алешин папа, придя с завода, приносил из покосившегося бурого сарая во дворе две охапки дров в необхват, завитками бересты, щепой да старыми газетами разжигал огонь в обеих галанках, подкладывал к первым — на растопку — легким осиновым поленьям с зеленовато-серым лубом несколько добротных, пего-волокнистых березовых, а затем и пару самых ценных — дубовых, с корой в глубоких продольных морщинах, покрытых хрупкими пепельными пластинками лишайника, шуровал в топках чугунной кочергой — и часа через два в комнатах становилось тепло настолько, что мальчику разрешали снять ненавистный колючий вязаный свитер и бежевые шерстяные носки.
К тому времени на раскаленных докрасна гудящим внизу пламенем конфорках плиты, дробно позвякивая полуприкрытой крышкой, кипела пятилитровая эмалированная кастрюля щей со свининой и жарилась, скворча и опасно постреливая салом, картошка, обильно приправленная мелко порубленным репчатым луком, столь нелюбимым Алешей, в черной, лоснившейся от копоти глубокой сковородке.
Жара вытопленной каменки с лихвой хватало еще и на необъятную, двухведерную металлическую бадью вязкого от комбикорма пойла для поросят, густой прелый запах которого доносился повсюду, даже в спальню в передней.
До глубокой ночи в топках галанок таинственно мерцали вишнево-голубоватым светом крупные рдеющие горячие угли — зарукой того, что, ежели удачно задвинута чугунная заслонка дымохода под потолком, утром при одевании в детсад не будут стучать зубы от холода. Бывало, однако, что сильный вьюжистый ветер, звучно завывавший в трубе, за ночь нещадно выдувал остатки тепла и бодрое раннее пробуждение приносило с собой дрожь и мурашки на коже.
