Наблюдатель на вышке опять проворонил возращавшийся патруль, который я заметил первым и гонец к полусотнику побежал только тогда, когда те почти достигли крепостных ворот.
Мы, с девчонками, по обыкновению занимались экспериментами у стены, и въезжающие нас заметили не сразу. Легионер на коне, натянув поводья, остановился посередине двора, вальяжно спрыгнул, и подцепив ремень, крикнул нескольким занимавшимся во дворе крепости солдатам, — Ну где там Старик, передайте Васян вернулся, с товаром на пару тысяч.
Меня напрягло больше даже не то, что он сказал, а то как он это сказал. Больно знакомые приблатнёные нотки в голосе прозвучали. Как у гопоты с района. Нет, в легион забирали всех, и даже бандитов с превеликим удовольствием, чему свидетелем я был в эльфийской марке, но чтобы подобные замашки оставались на службе в легионе? Это значило лишь одно, каким-то образом неизвестный смог установить в гарнизоне свои порядки.
В этот момент из дверей столовой буквально выбежал Бортар, навстречу заулыбавшемуся Васяну, но тут же увидел меня, споткнулся на ровном месте, мигом меняясь в лице. Замер, беззвучно разевая рот, словно ища, что сказать, и не находя.
Тут следом за втянувшейся змеёй патруля в крепость, скрипя несмазанными колёсами, вползла телега, на которой, даже при бегло брошенном взгляде, угадывались признаки самой настоящей мародёрки, и последние сомнения у меня пропали.
Такого командиру гарнизона я простить уже не мог, и свой приговор он прочёл прямо в моих глазах.
Гримаса страха, а затем злости мелькнула на лице полусотника, рука потянулась к поясу, и в нас полетело что-то небольшое, металлом блеснувшее на солнце.
— Ложись! — крикнул я, оборачиваясь к девчонкам за мной и понимая, что уже не успеваю.
То, что метнул в нас полусотник, очень уж напоминало гранату. Ей же она и оказалась.
Почти классическая лимонка, явно гномьей работы, легла на землю в метре от меня, меткости Бортару было не занимать.
— Сука! — выкрикнул я, в бессильной злобе, чувствуя как резко сердце ухает в пустоту, а секунды удлиняются, замедляя бег времени, притягивая, словно магнитом, взгляд к готовой взорваться гранате. А затем я просто лёг на неё, вжимая всем весом в утоптанную до каменной твёрдости землю.
— Паша! — услышал я истошный девичий крик, и темнота…
— Паша, Паша, Паша, Паша… — Побился в сознание чей-то глухой монотонный голос.
То, что я жив, дошло до меня не сразу. С трудом разлепив, потяжелевшие, словно налившиеся свинцом веки, я увидел сначала расплывчатое пятно перед собой, и лишь потом оно постепенно оформилось в испуганное и заплаканное лицо Отришии. Увидев, что я очнулся, она принялась что-то сбивчиво говорить, но голос её доносился до меня глухо, словно сквозь слой ваты, как будто кто-то напихал мне её по полкило в оба уха.
