Я жизнью жил пьянящей и прекрасной… | страница 30
Уязвленные тщеславие и завышенная самооценка могут быть главными мотивами для ответа на нападки на личность. Как бы то ни было, Amour propre [2] можно себе позволить, лишь когда тебе стукнуло семьдесят и твой труд жизни завершен. Но я молод и нахожусь в самом начале. Я был бы смешон в собственных глазах, если бы на основе одной-единственной книги возомнил себя хорошим писателем. Я должен прежде всего оценить собственные способности; а для этого надо работать. Работать — не болтать или спорить. И я тем более не расположен к разговору, поскольку весь этот вздор, который распространяют обо мне, невежествен, фальшив и, более того, настолько злобен и безумен, что в Германии любой только пожимает плечами по этому поводу.
Бригитте Нойнер в Берлин
Париж, 22.10.1929 (вторник)
[Штамп на бланке: отель «Клэридж», Париж]
Дорогой Генрих!
Только что добрался в сплошном потоке машин, ни разу не глянув в план города, блуждая в ночи, до «Клэриджа». О Георге* нечего сказать, он с открытым ртом и вытаращенными глазами плохо разбирался в картах и мало годился как проводник, в Париже тем более. Завтра я еще здесь, послезавтра в обратный путь в два или три этапа, так как через Бельгию не хочу. Ты можешь писать на мое настоящее имя у Фогта, Зюстерштр., 2, Оснабрюк.
Постарайся и ты так сделать как-нибудь — я же в отличной форме, как ты видишь.
Как ведет себя Мак*? Надо ли мне ему дать под
Несколько меньше
Б.
Господину др. Маркусу Даммхольцу/Бригитте Нойнер в Китцбюхель
Берлин, 27.12.1929 (пятница)
Дорогой Генрих!
Здесь весна, быть может, и вы там, в горах, рвете фиалки, и ваши лыжи уже гонят листья — жаль, что вы не можете бегать по снегу.
Мой нос действительно сломан*, я был у проф. Йозефа, он мне его снова поставил на место. Теперь уж он скоро заживет, во всяком случае, он снова выпрямился. Мне, кстати, сообщили, что проф. Бергер, которого рекомендовал Мак, чаще занимается воспалениями и нарывами.