Амстердам, январь 2015-го. За окном стемнело, полил дождь. Мы с Лин сидим за столом лицом друг к другу при свете одной-единственной лампы. В памяти Лин события далеко не так отчетливы, как в моем изложении. Она урывками помнит высадку десанта, вой сирен, как прятались в погребе, девочек в цветных платьях из парашютной ткани, трупы солдат на улицах Эде. Однако остальные фрагменты картины мне придется добирать из иных источников: исторических трудов, дневников и рассказов других очевидцев, знакомство с которыми у меня еще впереди. Чем больше Лин отстранялась от окружающих, тем глубже становились провалы у нее в памяти. О бегстве в Эде она не может сообщить ровным счетом ничего – в отличие от сотен других очевидцев (которые рассказывают, например, о воронке от бомбы или о дохлой лошади и мухах).
Лин поднимается, чтобы собрать на стол. Когда она открывает холодильник, на ее лицо падает яркий свет, особенно резкий в темноте вокруг. Я встаю и, поскольку уже освоился как у себя дома, зажигаю несколько ламп. Наше с Лин молчание теперь уже дружеское, спокойное, хотя и печальное. Такое ощущение, будто мы оба преодолели тот же путь, что и Лин военного времени. Мы потягиваемся – руки и ноги затекли.
В чем-то и наш ужин напоминает дорожный перекус. Завтра я отправлюсь на улицу Алгемер посмотреть на дом ван Ларов и оттуда дойду до церкви. Лин кивает. Дом она помнит отчетливо: светлый момент, хотя и без счастья. Мы встаем, оставив на столе остатки ужина.
На улице я быстро бегу под проливным дождем к машине и, юркнув внутрь, минуту-другую сижу, протирая очки, пока прогревается мотор. Потом разворачиваюсь и выезжаю на шоссе, слушая лишь звук двигателя, шелест дворников и стук дождя по крыше и окнам. Через некоторое время, уже среди плоских полей, останавливаюсь заправиться. Я стою рядом с машиной, заливаю бензин, и меня вдруг поражает необычная красота автозаправки: четкие линии, цветные огни на фоне ночного мрака. Зайдя внутрь, чтобы расплатиться карточкой, я несколько минут бесцельно разглядываю содержимое подсвеченных холодильников. И – снова в путь, следуя указателям на Эде, город, где я родился.
На следующее утро в Беннекоме я просыпаюсь в пустом доме. Должно быть, мои дядя и тетя, Ян Виллем и Сабрина, уже уехали на работу. Даже собак нет. Записка в кухне сообщает мне, что сосед возьмет их в восемь, – значит, их забрали больше часа назад. Я завтракаю, листаю газету. Комната залита светом. На дальней от меня стене – широкое окно до потолка, повторяющее треугольные очертания крыши. За окном, как в раме, виднеется куртина сосен на краю лужайки.
