Позже, когда мы собрались со всеми тремя детьми и моя старшая дочь, Джози, сидела рядом, я начал было рассказывать ей о Лин, но голос у меня дрогнул, и пришлось прерваться.
Мать Лин написала моим бабушке и дедушке: «Я бы хотела, чтобы своими отцом и матерью она считала вас и чтобы в минуты печали, которые неминуемо ждут ее, вы утешали девочку как своего ребенка». После войны мой отец рос рядом с ней, она была ему как родная сестра. Так почему Лин не показалась на похоронах моей бабушки и о ней даже не упоминали? Как могла нарушиться подобная связь? Как могла бабушка написать Лин то письмо, пресекающее всякое общение и холодно подписанное «госпожа ван Эс»?
Через две недели я снова разговариваю с Лин у нее дома – теперь уже о том, что случилось после облавы у моих бабушки и дедушки на Билдердейкстрат. Лин переправляли из одного дома в другой, и нигде она не задерживалась дольше нескольких дней. «Чем больше меня передавали, тем меньше я каждый раз плакала», – сказала она.
Комнаты, где Лин остается лишь ненадолго – иногда на одну ночь, иногда на неделю. Они сливаются, превращаясь в мимолетные воспоминания: например, Лин запомнила, как неотрывно смотрела на солнечные лучи, обрамлявшие кромку светомаскировочных штор. Лин ничего не решает, надолго забывает, где она и кто, но страха не испытывает. На новом месте – новые правила: где мыться, когда и что есть, как есть, где спать. В первую ночь разлуки с семьей ван Эс она ночует у дочери госпожи де Брёйне, всего через несколько улиц от Билдердейкстрат. Когда Лин поднимается на второй этаж в спальню, то около раскладушки обнаруживает сумку со своей одеждой и кое-какими личными вещами, но ей ни слова не говорят о том, что случилось и что ждет ее дальше. Вопросов Лин не задает. Она ест, когда кормят, ложится спать, когда велят идти в постель. В остальном время течет незаметно; различия между людьми – ласковыми, добрыми, нервными или сердитыми – стираются, будто это один и тот же человек.
В школу Лин больше не ходит и других детей не видит. Поначалу она скучает по тетушке, Кесу, Али и Марианне и плачет, думая о них, но вскоре воспоминания о семье ван Эс, как и об остальных семьях, размываются. Их нечеткие тени смутно маячат на границе мысленного взора, как бы пристально она ни вглядывалась. Но госпожа Херома – здесь, в настоящем. Взрослые шепотом почтительно говорят о ней, а иногда она приходит сама, забирает Лин из гостиной и отводит в очередное убежище.
