Подошел Михаил:
– Ух, и красивая же зверюга! Видал, Игнат? И глаза злющие, вот-вот укусит, а зубы, а мускулы!.. Понятно, как она могла столько лошадей перебить… Мы с тобой последние его живым видели, стрелой мчался, казалось, не остановить никогда…
И действительно, это они последние видели зверя живым. Кайджар повернулся к ним: он услышал их разговор и казался испуганным. Он смотрел на них с явной опаской и, похоже, колебался, заговорить или промолчать. Потом все-таки заговорил на своем ужасном языке, обращаясь к одному из якутских охотников, а Игнат с Михаилом тщетно пытались понять, о чем он твердит. Когда закончилась его возмущенная речь, охотник объяснил, что Кайджар суеверен, как и весь его народ: тот, кто видел тигра последним и не обратился к богам с подношением добычи, лишается их покровительства, этот человек будет приносить окружающим несчастье, и судьба его – затеряться в тайге. Кайджар с испугом смотрел на двоих русских солдат, но остальные уже отвлеклись, капитан приказал готовиться к ночевке, к первой ночевке в тайге, где больше нет ее «амбы».
Михаил, не принимающий всерьез рассказы о таежных духах, сразу же нашелся, чем ответить на слова Кайджара:
– Э-э, да разве ж нам бояться сглаза, правда, Игнат? Князь Ипсиланти его в два счета отведет! Или своим перебьет, у него он, поди-ка, посильнее ваших, таежных, будет, а поскольку мы – его верные служаки, который год под его началом… – Михаил рассмеялся и внезапно вспомнил, что в точности повторил слова сумасшедшего Остова.
В ту ночь уснуть удалось только Кайджару и его охотникам. Остальные солдаты то и дело вздрагивали от таежных шорохов и хватались за ружья. Ночной лес был полон звуков и движенья настолько, что его дневное спокойствие казалось глубоким сном. Палаточный городок на краю леса, где когда-то размещался полк и где они так часто проклинали весь этот поход, теперь казался им пределом мечтаний по сравнению с ночевкой под открытым небом в тайге. Они уже забыли, что значит настоящий дом – они так долго в нем не были, – забыли, что такое стены из кирпича, настоящая дверь и настоящее окно.
Только Игнат думал о другом. Он вспоминал зеленое безбрежное море тайги, которое открылось ему с высоты, и ждал рассвета с надеждой и верой вновь увидеть его, как только взойдет солнце. И начало светать, как будто природа хотела его порадовать, Пока это был не дневной свет, какой они привыкли видеть каждое утро на полковых стоянках, когда выбегали по сигналу трубы на построение к флагштоку, на котором развевалось знамя с имперским орлом на. Медленный, неторопливый свет, плотный, как покрывало, мягкий, как только что выпеченный хлеб. Он проникал в самые дальние углы и, казалось, шел в направлении, противоположном обычному, – расходился от травы, ветвей, камней, обволакивая спящие тела измученных солдат, которые заснули только теперь, когда страх перед ночной тайгой отступил; лишь потом он поднимался по стволам к кроне, добирался до верхушек деревьев и вырывался в небо.
