– Но, ваше превосходительство, здесь больше никто не знает, где мы находимся, кто мы теперь, что происходит в мире… Война, беспорядки в Петрограде, царь в Тобольске… Да правда ли все это? – это был Гудериан, в минуты волнения грассировавший более обычного. В его голосе было недоверие, которое не ускользнуло от Ипсиланти.
– Может быть, для вас уже не является правдой то, что должно ей быть, Гудериан? Это уже не первый раз, когда я замечаю ваши сомнения!
– Захотят ли солдаты еще раз пойти за нами? – Карель поднялся с места, голос его дрожал, а обведенные бессонными кругами глаза блестели. Он казался совершенно больным. Ходили слухи, что он все чаще прибегает к помощи полкового врача, его волшебного докторского саквояжа, где был и морфий. Но Ипсиланти испытывал уважение к страданиям Кареля, он знал, что на этого человека можно положиться. Князь беспокоился лишь о том, что Карель слишком молод для командующего батальоном и по ночам его должна бить та же лихорадка, что и многих солдат.
– Может быть, вы хотели спросить, способны ли вы сами еще подчиняться приказу?.. – Ипсиланти выговорил это почти шепотом, опустив голову. Он знал, какое серьезное обвинение бросает в лицо офицеру и дворянину.
И на самом деле, Карель тут же сорвался с места и с разъяренным лицом сделал несколько шагов навстречу князю. Вокруг все пришло в движение, офицеры кинулись к нему, чтобы остановить, а он плетью повис на их руках, потеряв сознание. Карелю сделали укол, и несколько минут спустя он уже сидел на прежнем месте, как будто ничего и не случилось. Среди сотрапезников завязался спор о том, как нужно организовать поход через тайгу, но уже почти без участия самого князя.
Ипсиланти смотрел на них, медленно переводил взгляд черных глаз с одного на другого… Видел он совсем не этот стол и совсем не этих людей, а того солдата, убежавшего в лес. Вот он смотрится в зеркало, а вот раздевается и, совершенно свободный и счастливый, уходит в тайгу. На самом деле этот голый солдат – не просто сумасшедший, это весь его Преображенский полк, а может, и более того. Вся Россия в эту минуту, нагая и потерянная, похожа на солдата, который больше не хочет держать ружья. Пожалуй, в вестях, которые принесли им евреи, было немало правды. В глубине души князь сам боялся этого прибытия в Тобольск, боялся той реальности, которая предстанет перед их глазами и от которой уже нельзя будет спрятаться. Тогда многим покажется, что было бы лучше вечно плутать в безлюдном лесу, как в библейские времена иудеи плутали в поисках земли обетованной, и умереть, как Моисей, так и не добравшись до нее. Если в России больше нет царя, то кому он, князь Александр Илларионович Ипсиланти, служит? Перед кем выказывает свою доблесть, ум, опыт? Если на самом деле счастье – это верно служить человеку или идее, если так страшно – никому и ничему не принадлежать, какая у него получится жизнь в этом завтра, где не будет империи, в новой России – как тот солдат, нагих и свободных, брошенных на произвол желаний собственной плоти, алчущей пищи, одежды, тепла; во вселенной, населенной просто телами, у которых равные права и равные требования? Он хотел умереть в старой России и готовился к этому: решение разделить полк пришло к нему именно поэтому. И если он хотел сохранить достоинство, умирая, у него уже почти не оставалось для этого времени.
