Та к думал царь Николай душным июльским вечером в Ипатьевском доме, когда нежные звуки вдруг отвлекли его от мрачных мыслей: «Что за ангел поет?.. Даже охранник улыбается… Это же Анастасия, моя маленькая Анастасия…» Словно нежная, мягкая и ласковая рука вдруг притронулась к сердцу каждого обитателя дома, растопила самые неприступные, ледяные стены.
Почему гувернантка вдруг перестала шить, а великие княжны отложили чтение? А вот и доктор с Алексеем появились в комнате… И это глубокое молчание внизу, в комнатах охраны. Запела Анастасия… Казалось, вся ее жизнь – в этой песне, в ней она и девочка, и мать, и бабушка одновременно. Мелодия трепетала, заставляя саму смерть расчувствоваться и отступить подобно тому, как петушиный крик заставляет исчезнуть ночную нечисть.
– Спой, Анастасия, спой еще! – просил Алеша, вытирая слезы. Но Анастасия вышла из комнаты, как будто никого не видела, и не слышала, и спряталась в спальне сестер, обхватив себя руками за плечи, – маленькое белое пятнышко в несмываемой черноте ночи.
Солдаты затерявшегося в Сибири полка были большей частью молоды, и вот уже почти два года они обходились без женщин. С какой бы темы ни начинался разговор между ними, кончался он всегда одним и тем же: воспоминаниями о женах, подружках, случайных знакомствах. Имена оставленных дома женщин вызывали острые приступы желания, будили воображение и вызывали к жизни призраков, неотступных и почти телесных в таинственных таежных сумерках, когда разнообразные шорохи и звуки, издаваемые лесными обитателями, сливались в хор, поющий славу силе, плоти и молодости.
Ночью дежурные офицеры, обходившие лагерь, слышали, как солдаты во сне шептали, вздыхали, даже всхлипывали. Удушливые путы вожделения, не находившего себе выхода, мучили их спящие тела. Та кие же сны приходили и к офицерам, когда они растягивались наконец в постели, чувствуя смертельную усталость после обхода. Если остановиться в темноте и прислушаться к этому непрерывному плеску ночных звуков, то кажется, что там, в лесу, и здесь, в лагере, шорохи перекликаются, переплетаются и переполняются общей, единой силой, словно под зеленым покровом бьется единое сердце земли.
«Дьявол – это женщина…» – вздыхал князь Ипсиланти, глядя на двадцать офицеров, которые обедали вместе с ним и рассказывали, не придавая своим словам слишком большого значения и перебрасываясь шутками, о волнении, царившем в полку, о странном поведении многих прежде спокойных солдат, которые бросались теперь в драку из-за пустяка, об этой нервной лихорадке (такой диагноз поставил полковой врач), превращавшей в пытку сны и самых уравновешенных, и самых беспокойных. Князь, хорошо разбиравшийся в людях, отметил про себя, что никто из офицеров не осмелился заговорить о настоящей причине происходящего. Да и с каких это пор солдаты могли роптать на отсутствие женщин в армии, а офицеры – оправдывать подобные разговоры? Но эти бедняги давно уже не были солдатами, они не воевали, а брели и брели по бескрайней Сибири… И все же он не мог их оправдывать, не мог и не хотел. Пусть все идет так, как предписывают правила, как и должно идти.
