Ночью она прошептала:
– Запомни, эти солдаты доберутся до тебя, но они станут маленькими-маленькими, такими, что никто их больше не узнает…
Матильда исчезла из его жизни, растворилась, как растворяются призраки, когда Алиса стала его невестой, приняла православие и была наречена русским именем Александра Феодоровна. Те странные слова растаяли вместе с ней, будто никогда и не были сказаны, пока не настал день, когда Николай II принялся разыскивать на карте армию, которая пойдет на смерть, чтобы выполнить приказ и спасти его. Предсказания Матильды ожили в его памяти. Теперь он понял, что для того, кто талантом приближен к божественной сущности вещей, время всегда показывает один и тот же час, и все уже произошло и застыло, как Варшава и Висла, в глазах ясновидящей балерины.
Может, в Чистополе? Может, там находится армия, которая ищет царя? Или в Самаре? А может, это уральские казаки? От названия к названию, от города к городу протягивалась нить верности туда, где в очередной раз останавливался взгляд Николая. Ему казалось, что теперь он, как и Матильда, понимает тайную суть вещей: название города «Са-ма-ра» тремя своими слогами свидетельствовало о том, что старого города более нет на свете, и словно дарило ему ключи от нового. Прежде у императора был совсем другой город, там был митрополит, суд, университет, а теперь он вступал во владение этим волшебным городом без истории, звуком повисшим в воздухе, и этот город стал ему ближе, чем прежний, которого тянули вниз века и камни. «Наверно, я схожу с ума, – подумал он, вырванный из своих фантазий приходом Аликс. – Видимо, так и сходят с ума, уставившись в детский атлас. Но она-то не даст мне забыть о реальности».
Аликс хотела узнать, что сказал Юровский: девочки видели, как он поднимался к отцу.
– Нас снова хотят куда-то перевозить? Он передал тебе приказ их правительства? Он видел Алексея? Он и с вами говорил, доктор? Не скрывай от меня, Ники, я прошу тебя!
«Бедная Аликс! Что еще я мог бы скрыть от тебя?..» И все же нужно было что-то ответить, чтобы успокоить ее, он до боли в груди жалел ее такую, взвинченную, торопливо выстреливающую фразами.
– Дорогая, он приходил, чтобы сказать, что нельзя открывать окон; белые подходят к городу… не беспокойся, пойдем лучше в сад.
Аликс смотрела на него, но не слушала; от нее шла какая-то необычная энергия, прямо из глаз. От нее не укрылось, что он бледен больше обычного и руки у него немного дрожат. При этом он казался выше и суровее, как будто вдруг овладел силой, которой у него никогда прежде не было. Он никогда не был борцом, в отличие от нее самой. Ее муж был таким милым со своими тюремщиками, таким удобным. Он смирился со всем еще до того, как это произошло.
