– Придется тебе, Игнат, и во сне помнить, что говорят про Москву. Кто знает, что там сейчас… – это сказал Ефим, старший сержант. Он был крив на один глаз, из-за чего стрелял с левого плеча.
После этих слов все посмотрели на него, но ничего не ответили. Никто не хотел задумываться о серьезном в этот вечер. Они были уже сыты дурными новостями и мрачными предчувствиями. Сегодня им не хотелось вспоминать о товарищах, умерших от истощения, о скудности пайков. Не стоило ему портить праздник, этому зануде. Вот он всегда, так – вечно недовольный, вечно лезет спорить. Поэтому и остался до пятидесяти лет сержантом, не поглядели на его раны и повязку на глазу.
И все же он добился своего. Все задумались. О далекой войне, которая забросила их в эту глушь, где они и не солдаты вовсе, потому что не воюют, а словно ищут, ищут чего-то и не находят. Чего они ищут, после стольких месяцев пути? Только ли царя-батюшку? Может, ищут лишь подтверждение тому, что еще живы? Может, именно об этом хотели они забыть, напиться и забыть? Хорошо хоть лето вернулось, самое настоящее лето, жаркий июль 1918 года от Рождества Христова…
– Хватит, Михаил! Я не хочу больше, оставь меня в покое! Что я тебе сделал?!
Красивое и совсем юное лицо Игната стало еще прекраснее, когда из глаз его брызнули и потекли по щекам злые слезы. Михаил, обняв стрелка, потащил его за собой в круг танцевать.
– Ты же такой красавчик, Игнатик! Почище всех девушек! Но мы им этого не скажем, когда придем в город, не бойся, не скажем! А то они по ночам замучают тебя…
Громкий смех приятелей, казалось, все больше подзадоривал Михаила.
– Если ты не перестанешь, ты еще об этом пожалеешь!
Михаил ослабил объятия, Игнат выскользнул из них и выбежал из палатки.
Он любил Игната, который напоминал ему младшего брата Никиту, погибшего двадцатилетним от брюшного тифа в первый год войны. Он узнал об этом из письма матери, дошедшего с шестимесячным опозданием на восточный фронт как раз перед тем, как полк двинулся в Сибирь.
Михаил помнил то утро, теплое, ласковое. Он сидел на кровати, сложив ноги по-турецки, и рассматривал шрам от гранатного ранения у себя на руке. Палатка была открыта, ее заливал розоватый солнечный свет. Когда капрал бросил письмо, Михаил заметил, с какой завистью смотрит на него Игнат, – тому из дома не писали. Михаил вскрывал конверт медленно, весь в предвкушении той радости, которая оставит его на несколько минут один на один с домом, унесет за тысячи километров отсюда. Он сразу же узнал почерк матери, сельской учительницы в одной из деревень Ярославской губернии. Он прочел о смерти брата, и ему показалось, что больше он не сможет ни вставать, ни ходить. Наверное, он переменился в лице, потому что Игнат подбежал к нему и тряхнул за здоровую руку…
