Немцы, словно почувствовав, что оборона здесь крепкая, тоже притихли, направив главные усилия на юго- восток. Каждый день оттуда приходили тяжелые известия. Преодолевая сопротивление частей нашего Юго-Западного фронта, вражеские колонны рвались вперед, добивались все новых успехов.
Пришлось помогать соседям. По приказу Ставки ушли на Юго-Западный фронт один, второй, третий танковые корпуса. Но и этого было мало. Как видно, за весну и лето немцам удалось собрать большую наступательную группировку. Теперь она таранила наши отступающие войска.
В начале сентября обстановка резко обострилась. Противнику удалось форсировать Дон, преодолеть междуречье Волги и Дона, завязать ожесточённые бои на окраинах Сталинграда.
Тяжело было смотреть на карту. Где Германия, где наша государственная граница — и где Сталинград.
Разное можно было предполагать в начале так неудачно сложившихся для нас первых дней войны. Но чтобы гитлеровцы дошли до Сталинграда — никогда!
Бои у самой Волги. Теперь Константин Константинович Рокоссовский думал, что со своим стоящим в глухой обороне фронтом он оказался в стороне от главного направления, словно в резерве... Было тоскливо. Казалось, предложи ему сейчас армию или корпус — с радостью согласится, лишь бы сражаться там, на сталинградской земле.
С нетерпением и надеждой ждал указаний из Москвы, из Ставки Верховного Главнокомандования. Когда же? Когда?
Такой день настал.
Вызванный к аппарату ВЧ, он сразу узнал глуховатый, низкий, со знакомым акцентом голос:
— Товарищ Рокоссовский, вам не скучно на Брянском фронте?
Сразу подумал: как точно угадал Верховный его мысли, его настроение, желания!
Поспешил подтвердить:
— Конечно скучно, товарищ Сталин!
— Предлагаем вам принять командование фронтом под Сталинградом.
— Спасибо!
Константин Константинович Рокоссовский рассказывал:
— Уже на следующий день после телефонного разговора со Сталиным я был в Москве. Поздоровавшись, Верховный прошелся по кабинету. Мягкие шевровые его сапоги бесшумны на лощеном паркете.
Сталин был мрачен. Таким я его еще не видел. Серо-землистое лицо казалось осунувшимся. Ходил молча. Вдруг резко остановился и, глядя мне в глаза, сказал сухо, почти сердито:
— Надо спасать Сталинград!
Поверьте мне — я вздрогнул. До предела откровенная фраза была подобна удару. Направляясь в Москву, я знал, что дела на Юго-Западном фронте идут плохо. Но такая смертельная угроза Сталинграду? Нет, не может быть!
Словно заметив, какое впечатление произвели на меня его слова, Сталин добавил мягче:
