Это не был приказ, распоряжение или указание. Просто просьба. Но Чуянов правильно ее понял. Поднялся с готовностью:
— Я сейчас же выеду в эти армии, Константин Константинович.
— Вот и отлично, Алексей Семенович! Желаю вам успеха.
Первый секретарь Сталинградского обкома партии Алексей Семенович Чуянов в дни мира и дни войны встречался со многими людьми. Разные были люди, и разный след оставили они в его душе и в памяти. Его трудно было чем-нибудь удивить или восхитить.
Но в тот первый день знакомства с Рокоссовским он записал в своем дневнике: «Командующий произвел на меня огромное впечатление. Подкупала его человечность...»
Когда генерал-полковнику Константину Константиновичу Рокоссовскому доложили, что в плен взят немецкий генерал из окруженной группировки, некто Мориц фон Дреббер, командующий не был особенно удивлен и воспринял сообщение как само собой разумеющееся:
— Лиха беда начало! Деваться-то им некуда. Теперь начнут сыпаться, как из мешка. А фон-баронов мы уже видели.
Так оно и получилось. За несколько дней войска фронта взяли в плен больше двадцати гитлеровцев с генеральскими погонами, нужно сказать, довольно помятыми и замызганными.
Наконец 31 января вылез из подвала и командующий 6-й немецкой армией новоиспеченный генерал-фельдмаршал Паулюс. Вслед за ним, спотыкаясь на обледенелых ступеньках, семенил начальник штаба генерал-лейтенант Артур Шмидт.
— Аллес капут!
Перед командованием нашего фронта вдруг встала задача, которая вчера еще не могла прийти в голову самому дотошному и предусмотрительному коменданту: куда девать пленных немецких генералов? Где их размещать? Вокруг сожженные деревни, разрушенные поселки, развороченные бомбами и снарядами блиндажи. Даже штаб Донского фронта с грехом пополам ютился в нескольких чудом уцелевших крестьянских избах.
Впрочем, кое-как справились и с этой задачей, освободили пригодные помещения для битых, но еще гонористых немецких генералов. А для Паулюса — вот когда сгодилось ему новое звание генерал-фельдмаршала — даже подыскали отдельный домик.
Шагая по деревенской улице, генерал-фельдмаршал спросил переводчика:
— Как называется деревня?
— Заварыкино.
— За-ва-ры-ки-но, — попытался выговорить фельдмаршал трудное русское слово.
Шел, опустив голову, только нервный тик дергал плохо выбритое лицо.
О чем думал генерал-фельдмаршал? Кто его знает! Одно можно сказать с уверенностью: невеселы были его думы. Ехал по России, красивый, удачливый, в роскошном «мерседес-бенце», небрежно прикладывал к козырьку нарядной фуражки руку, затянутую в светлую замшу, мечтал о тех днях, когда в Москве, в кремлевском по-византийски торжественном зале — русские, кажется, называют его Георгиевским — сам фюрер пожмет ему руку...
