Михаил Григорьевич Маслюк не прогневил Зевса, но он вторгся в неведомое, начал штурм «барьера неодолимости» и, подобно Танталу, испытал неслыханные муки творчества. Да, это были настоящие муки. Мастеру пришлось преодолевать неимоверные трудности при изготовлении своих микромоделей. Вот что рассказывает Михаил Григорьевич о монтаже паровоза.
— На идеально отполированную пластинку белого плексигласа сперва наношу молекулярный слой чистой натуральной олифы. Она достаточно вязка, обладает хорошими адгезионными свойствами и медленно высыхает, что позволяет в любой момент исправить какую-либо ошибку во взаимном расположении частей при монтаже. На смазанную поверхность пластинки осторожно, не дыша, переношу «ковырялочкой» колеса. Через несколько дней после высыхания олифы смазываю места сопряжения деталей с котлом, укладываю котел, затем тендер и — после нового высыхания олифы — монтирую остальные детали паровоза.
— Но руки! Руки, пальцы могут дрожать? — спрашиваю я.
— Да, могут, но не дрожат. У меня в такие минуты появляется удивительное состояние: руки становятся как деревянные, не шелохнутся. Пульс в пальцах и запястьях почти не чувствуется. Почему это происходит, сам не знаю. Думаю, это результат высшей самомобилизации и предельного сосредоточения, которые возникают в такие минуты. И еще. Нужно, чтобы тобою владели только положительные эмоции. Колоссальное значение имеет чувство беспредельной радости, с которым принимаешься за работу. В доме в это время полнейший покой, никакого отвлечения, телефон выключен. Полнейшая устремленность во всем. Наверное, такое состояние у поэтов именуется вдохновением...
— Но ведь между колесами расстояние исчисляется микрометрами, как же вы лавируете рукой?
— Не всегда удается такая операция, бывает все же, что рука дрогнет. Или из-за силы притяжения клея, адгезии, колёса начинают слипаться. Как-то слиплись все колеса, пришлось промывать в бензине и монтировать заново.
— Но как собрать детали, которые нельзя увидеть в микроскоп?
— Я уже говорил, что монтировал паровоз с помощью бокового луча света, направленного на детали под углом сто пятьдесят — сто семьдесят градусов. Тогда детали кажутся больше из-за отбрасываемой ими тени. Но и в этом случае трудности преследовали меня на каждом шагу: при одном и том же положении деталь то хорошо видна, то исчезает из глаз. Ловлю ее, возвращаю в поле зрения микроскопа и продолжаю сборку. Одной «ковырялочкой» беру деталь и переношу ее на столик, другой подправляю положение детали, третьей наношу слой олифы.
