Ночью можно не обращать на него внимания, и Равинель не сбавляет скорости. Двигатель работает как часы.
Черт побери, жандармы! Трое или четверо. «Ситроен» перегораживает дорогу, на обочине мотоциклы. Все залито ярким светом, окрашивающим в желтый цвет сапоги, портупеи, лица. Жандармы машут руками. Придется остановиться. Равинель гасит фары. К горлу внезапно подступает тошнота — совсем как тогда, в ванной. Он резко тормозит, и Люсьене, чтобы не удариться головой о стекло, приходится упереться в приборную доску. Она вскрикивает. Теперь виден только свет фонаря, который освещает капот, затем кузов. В этом свете возникает фуражка жандарма, который заглядывает в стекло. Его глаза встречаются с глазами Равинеля.
— Откуда едете?
— Из Нанта. Я коммивояжер.
Равинель подумал вдруг, что это уточнение может их спасти.
— Вы не обгоняли грузовик возле Ле-Мана?
— Вполне возможно. Я не обратил внимания.
Глаза жандарма перемещаются на Люсьену. Равинель спрашивает как можно более непринужденно:
— Гангстеры?
Жандарм бросает взгляд за сиденье и гасит свой фонарь.
— Мошенники! Перевозят перегонный куб.
— Ну и ремесло! Мое мне больше нравится.
Жандарм отходит. Равинель медленно трогается с места, проезжает мимо полицейских, постепенно прибавляет скорость…
— Слава Богу! А то я уже подумал…
— Я тоже об этом подумала, — отвечает Люсьена.
Он с трудом узнал ее голос.
— Во всяком случае, не исключено, что он запомнил номер нашей машины.
— Ну и что из того?
Что в этом предосудительного? Равинель и не собирался скрывать от кого-либо эту свою ночную поездку. В некотором смысле даже желательно, чтобы жандарм записал его номер. Тогда в случае необходимости он мог бы стать свидетелем… Вот только одна закавыка. Женщина в машине. Но, может быть, жандарм об этом не вспомнит?..
Стрелка часов продолжает свой монотонный бег. Три часа. Четыре часа. Шартр где-то далеко, на юго-востоке. Поворот на Рамбуйе. Ночь по-прежнему темным-темна. Не зря ведь они выбрали именно ноябрь для осуществления своего плана. Однако машин становится все больше. Молоковозы, грузовички, почтовые машины. Теперь Равинелю уже не до размышлений. Он внимательно следит за дорогой. Вот и въезд в Версаль. Город еще спит. Уборочные машины двигаются в ряд, следуя за огромным грузовиком, больше похожим на танк. Усталость обрушивается на плечи Равинеля. Ему хочется пить.
Виль-д’Авре… Сен-Клу… Пюто… Везде дома. Но ни в одном окне за закрытыми ставнями еще не горит свет. После инцидента с жандармами Люсьена не проронила ни слова, не сделала ни жеста. Однако она не спит. Она пристально смотрит в ветровое стекло перед собой.
