Все те же одиннадцать шагов от окна до двери. Иллюминаторы «Смолена» — три золотых диска — постепенно опускаются: наступает отлив. Медленно тащится товарный поезд из Шантене. Колеса скрежещут на контррельсе, а блестящие от дождя крыши вагонов медленно проплывают мимо семафора. Наконец мигнули красные огоньки последнего вагона. И снова стала слышна музыка патефона.
Без четверти девять они выпили по рюмке коньяка. Для храбрости. После этого Равинель переобулся и одел старый домашний халат, прожженный спереди искрами, падавшими из его трубки. Люсьена накрыла на стол. Разговор не клеился. В девять шестнадцать прошла мотодрезина из Рена. По потолку столовой забегали отсветы ее фонарей, и еще долго слышался перестук ее колес по рельсам.
Парижский поезд прибывает только в десять тридцать одну. Значит, остается ждать еще целый час! Люсьена бесшумно орудовала пилкой для ногтей. Будильник на камине торопливо отсчитывал секунды. Иногда он сбивался с ритма, будто спотыкался, но затем тиканье возобновлялось, хотя и в несколько другой тональности. Они поднимали глаза, и взгляды их встречались. Равинель, вынув руки из карманов и заложив их за спину, продолжал ходить взад и вперед по комнате, поглядывая на новую, совершенно незнакомую ему Люсьену, которая сидела с тяжелым застывшим лицом. Что же они задумали? Это ведь безумная затея!.. А вдруг письмо Люсьены не дошло до адресата?.. А вдруг Мирей заболела?.. Да мало ли что могло еще случиться?..
Равинель буквально упал на стул возле Люсьены.
— Я больше не могу.
— Ты что, боишься?
Он тут же вспылил:
— Боюсь! Да, боюсь! Но не больше, чем ты.
— Если бы так!
— Это ожидание… Меня всего трясет.
Своей твердой и умелой рукой она пощупала его пульс. Лицо ее выразило недовольство.
— Ну что я тебе говорил? — опять начал он. — Ты видишь, я совершенно больной. Мы наверняка влипнем в историю.
— У нас еще есть время, — сказала Люсьена.
Она встала, медленно застегнула пальто, пригладила свои темные завитые волосы, коротко подстриженные на затылке.
— Что ты делаешь? — пробормотал Равинель.
— Ухожу.
— Нет!
— Тогда возьми себя в руки… Чего ты боишься?
Опять все сначала! Боже мой, да он знает наизусть все, что скажет ему Люсьена. Ее доводы ему известны, он тщательно взвешивал их все по одному в течение многих дней. Легко ли было ему самому отважиться на этот шаг? Мысленно он вновь увидел Мирей на кухне. Она что-то гладит и время от времени помешивает соус в кастрюле. С какой легкостью он врал ей! Это не требовало практически никаких усилий.
