Равинель запрещает себе думать об этом. Ведь, в конце концов, он убил Мирей! Но вот здесь-то и возникает неувязка. Он никак не может поверить в то, что совершил преступление. Это ему казалось, да и сейчас кажется, чудовищным! Для этого нужно быть кровожадным дикарем. А он отнюдь не кровожаден. Он не мог бы схватиться за нож… или даже нажать курок своего револьвера. В Ангьене, в его секретере, лежит заряженный браунинг. Его директор Давриль посоветовал ему обзавестись каким-нибудь оружием… На пустынных ночных дорогах всякое случается… Но уже через месяц он сунул револьвер в ящик, поскольку смазка перепачкала весь атлас. Ему никогда не пришло бы в голову выстрелить в Мирей! Его преступление заключается в стечении мелких обстоятельств, в силу которых ему пришлось совершить, по недомыслию, несколько маленьких подлостей. И если судья, хороший человек, похожий на отца Люсьены, задаст ему этот вопрос, он совершенно искренне ответит: «Я ничего такого не сделал!» А поскольку он ничего предосудительного не сделал, то и жалеть ему не о чем. Сожаление предполагает раскаяние. А в чем он должен раскаиваться? В том, что он такой, а не какой-нибудь другой?.. Это же лишено всякого смысла!
Дорожный знак: «Ле-Ман — 1,5 км». Мелькают белые бензоколонки. Дорога проходит под металлическим мостом, вьется между низенькими домами.
— Ты не хочешь ехать через центр?
— Нет, я поеду по кратчайшей дороге. И хватит мне указывать!
Двадцать пять минут двенадцатого. Люди выходят из кино. Тротуары залиты дождем. Треск двигателя эхом разносится по пустынным улицам. Время от времени мелькает витрина еще работающего бистро. Налево — площадь, которую пересекают два жандарма, толкая перед собой свои велосипеды. Затем опять пригород, освещенный газовыми фонарями. Снова низенькие дома и бесконечные бензоколонки. Булыжная мостовая кончилась. Еще один мост, по которому тащится маневровый паровоз. Навстречу катит мебельный фургон. Равинель нажимает на акселератор и доводит скорость до семидесяти пяти километров в час. Через несколько минут они должны проехать Бос. Дальше, до Ножан-ле-Ротру, дорога хорошая.
— Сзади какая-то машина, — говорит Люсьена.
— Вижу.
Свет машины освещает руль, приборную доску, на которой скопилось довольно много пыли, и дорога впереди вдруг становится более темной. Машина — «пежо» — обгоняет их, но перестраивается в крайний ряд слишком быстро, и Равинель чертыхается, ослепленный светом фар. Но «пежо» уже удаляется, уменьшаясь в размерах, как это бывает на экране кино. Потом, уже далеко от них, он идет на подъем, и два луча его фар врезаются в небо. Скорость у него не менее ста десяти… Именно в этот момент двигатель машины Равинеля начинает чихать, давать перебои. Равинель жмет на стартер, но двигатель глохнет окончательно. Машина двигается лишь по инерции. Инстинктивно Равинель выруливает на обочину, притормаживает, выключает фары и включает аварийные огни.
