Порывался идти к Боровому или Ивянскому (к Мироненко-то он ни за что не пойдет!), но какой смысл — с голыми руками? Скажут, начитался журнальчиков да брошюрок и лезешь в воду, не зная броду… Эх, людей надо, хороших, знающих, механиков прежде всего!
Березов неожиданно пригласил его на день рождения. Карпов согласился. Выкупил по специальному талону пол-литра водки, взял для ребят конфеты-подушечки, надписал юбиляру «Мартина Идена», недавно купленного матерью по знакомству.
Береговы жили в собственном крошечном домике. Ни злой и никакой собаки во дворе не было. Из возделанной, как пух, земли лезли сине-зеленые листочки картошки. Они теснились всюду: вдоль ограды, вплотную к завалинке и даже под единственной развесистой рябиной. К крыльцу вела узкая, словно полевая, тропинка. «Экономно живут».
Вторично та же мысль пришла Карпову в голову, когда он оказался в прихожей-кухне и увидел хозяина, упирающегося головой в потолок; хозяйку, очень худощавую, но моложавую и ростом мужу под стать; четверых мальцов — школьников в заутюженных до блеска синих рубахах, в штанах по необходимости модного для послевоенных лет цвета хаки. Слушая приветливые слова хозяйки, Карпов пытался определить, которые же из ребят березовские сыны, а которые племянники (брат погиб на фронте, его жену свели в могилу горе и тяготы). Он раздал ребятам «подушечки», назвал гвардейцами и заработал улыбки.
— Товарищ старший лейтенант!
Карпов шагнул в горницу, увидел сидящего за столом бородатого человека, слишком бородатого для его возраста: борода начиналась от висков, скрывала часть щек и только внизу была подстрижена, причем не слишком искусно. Взгляд теплый, открытый, зовущий. Этот взгляд был до такой степени знакомым, будто Карпов встречал его вчера. Человек встал, опираясь руками о стол, и взгляд начал гаснуть.
— Не узнаете, товарищ старший лейтенант…
— Никак Агафоненко? Иван!.. В этом маскараде тебя не враз узнаешь.
Они обнялись. Конечно же, только нелепая борода помешала Карпову сразу признать того самого сержанта Ивана Агафоненко, с которым он воевал на Волховском, на Ленинградском и Первом Украинском, который потом, неистовый человек, загорелся мыслью «уйти в танки» и добился-таки своего.
Агафоненко извлек из кармана деревянный портсигар с выжженной надписью: «Волхов. 1942». Из этого портсигара лет шесть тому назад Карпову приводилось закуривать бийскую махорку, пользовавшуюся у солдат славой лучшей из махорок и табаков мира. Владимир закурил, поморщился (махорка-то не та!), задумчиво постучал пальцами по надписи, и пошли неизбежные «А помните?» Воспоминания двигались обратным маршрутом: от Вислы к Неману, потом к Нарве, к Волхову и Новгороду, под стенами которого военная судьбина свела в саперную роту ленинградского студента и рабочего-сибиряка.
