Удачное (с точки зрения окружающих) разрешение дела, которое я бы записал себе в поражение, обязывало устроить небольшой сабантуй. Так как настроение у меня было паршивое, а участников событий, с которыми я хотел бы выпить, не было, то за коньяком мы сидели вдвоём с Самсоновым, в его доме, у камина. В итоге весёлая попойка (которой она по сути должна была быть) превратилась в спокойное обсуждение дела Фёдорова.
— Вячеслав, — начал Фёдор Петрович после того, как мы в течение получаса обсуждали мелкие дела и с удовлетворением подсчитали свои доходы, — чего ты такой мрачный? Всё разрешилось хорошо, клиент твой доволен, деньги мы получили. Что тебя не устраивает?
— Ошибаешься, всё только начинается.
— Не понял, — Самсонов внимательно на меня посмотрел. — Как так? Возвращение дела в районный суд, а потом в следствие — формальность. Фёдоров невиновен, дело в отношении него прекратят, всё закончится хорошо.
— Счастливый финал по этому делу был возможен только в одном случае — отмена обвинительного и вынесение оправдательного приговора. В таком случае, Степана не смогли бы судить ещё раз за одно и то же преступление. Сейчас же он в любой момент может вернуться на скамью подсудимых.
— Ну и что? Им не доказать, что Фёдоров-младший убил Костомарова. У него железное алиби. — Самсонов раздосадовано крякнул. — Кому я это говорю? Ты же сам всё знаешь!
— Не был бы в этом так уверен. При этом, — я внимательно посмотрел на него, — ты же знаешь, как работает наша правоохранительная система. Принцип мельницы ещё долго будет во главе угла.
— Что за принцип?
— Представь, — я сделал приличный глоток коньяка и откинулся в кресле, — стоит мельница, выполняет свою основную функцию — превращает зерно в муку. Это наша правоохранительная система. На мельнице работает рабочий, который принимает зерно и после высыпает на жернова. Обычно наша мельница работает только с рожью, а тут попадается мешок с пшеницей. Вроде бы, необходимо отложить его в сторону, а то и выкинуть, как брак, но рабочий (в нашем случае оперуполномоченный) по тем или иным причинам (не усмотрел, отнёсся к ошибке равнодушно, мало ли что) высыпает этот мешок. Что в итоге получается? Мука, вроде такая же, но другая. И это должен заметить следующий работник, который пересыпает полученную продукцию в мешки, чтобы подготовить для отправки на контроль качества (это наш следователь). Что же происходит? Он бракованную муку пропускает, потому что он уже слишком много её загрузил, ему всё равно. Система работает. Дальше браковщик (прокурор), который может просмотрит полученный товар, а может и нет. В итоге, всё поступает на пекарню, где приемщик либо сам пекарь (это уже суд) должны вроде бы увидеть несоответствие, увидеть, что мука пшеничная, а не ржаная. Но даже если они это обнаружат, то в лучшем случае не придадут этому значения либо, задумавшись на минуту, придут к очевидному выводу — потребитель ничего не отличит, так как ржаная мука в своей массе поглотит пшеничную. Вот так абсолютно невиновный человек смешивается с виновными. Обрати внимание, каждое из перечисленных лиц, всегда уверено, что тот, кто работал до него, сделал всё правильно. Так создаётся эффект (я бы сказал иллюзия) правильности работы. Эффект мельницы, трясина равнодушия.
