Я был уже у цоколя, высокого и массивного, похожего на опору моста. Каменные ступеньки вели в огромное помещение, поддерживающее помост. Я обернулся, желая помочь подняться Мириам. Она была все еще на полдороге, шла, сильно припадая на ногу, и я вспомнил о ее щиколотке. В эту ночь все против нас! И все же она так красива, эта ночь, усыпанная мерцающими звездами. Я поспешил Мириам навстречу.
— Нет, спасибо, — сказала она, — сходи лучше за моей палитрой и коробками.
Я побежал, но мне бежать приходилось с большой осторожностью — дорога уже пропиталась влагой и стала скользкой. Издалека машина казалась лодкой в воде. Открытые дверцы, зажженные фары, музыка и разбросанные вещи создавали ощущение катастрофы, и вот тут тревога и страх проникли мне в душу. Я выключил мотор и забрал свою куртку — там были все мои документы и чековая книжка. Затем наудачу прихватил два узла, прикинув, что понадобится сходить раз пять или шесть, чтобы перетащить все… туда и обратно триста метров… нет, на это времени не хватит. Я увидел Мириам: она шла мне навстречу.
— Оставайся там, — крикнул я.
Мириам миновала меня словно постороннего, словно случайного прохожего. Она думала только о том, чтобы отспорить у моря свое добро. Она хромала в своих узеньких городских лодочках, но продвигалась вперед — упрямица, привыкшая побеждать. В двадцати метрах от маяка я почувствовал под ногами воду. Туфли тут же промокли. Однако плиты дороги были пока ясно различимы. Прозрачная вода оставалась еще невидимой, однако море уже сровнялось с дорогой, и из темноты слышался рокочущий плеск — голос прибывающей воды, которая нашла уклон и все убыстряет бег. Вскарабкавшись с узлами на цоколь, я перевел дыхание. Я отчетливо видел силуэт Мириам. Казалось, она идет по просторному серому лугу: плит дороги уже не было видно. На меня нахлынул панический страх. Я спрыгнул вниз, подняв фонтанчик грязи, и опустил руку в воду: она текла сквозь мои пальцы живая и теплая. И набежало ее уже три или четыре сантиметра.
— Мириам! Вернись!
Она даже головы не повернула. Теперь мне уже приходилось делать усилие, чтобы нащупать дорогу под ногами. Плиты виднелись по-прежнему, но словно сквозь туман. Обрывки водорослей, щепочки все быстрее пересекали дорогу.
— Мириам! Отзовись! О Господи!
Она остановилась, сняла туфли, забросила их подальше и продолжала идти. Она была уже у машины, а мне предстояло пройти еще метров сто, и по мере того, как я удалялся от маяка, я невольно замедлял шаги, почти физически ощущая, как сужается безопасная зона, центром которой он был. Мириам набрала сколько смогла унести и медленно, склонив голову набок, двинулась обратно. Я прошел еще немного и вдруг рухнул в яму по щиколотку. Едва не упав, я остановился, чувствуя, что и сердце у меня останавливается. Море уже пенилось над дорогой. Я оглянулся — маяк был не так уж далеко. Он возвышался гигантом над шевелящейся равниной. Плавать я не умею, так что стоит мне оказаться вне дамбы, и я погиб. Я сделал еще несколько неуверенных шагов вперед. Мириам мужественно шлепала по грязи, вокруг нее плескалась вода. И вдруг во мне ожила вся моя досада на нее, и по глупейшей ассоциации на память пришли слова, которые напевала Мириам:
