— Нет, — отвечала Ронга.
— А впадала в тот странный сон? Помните?
— Нет. Напротив, была все время очень деятельна. Писала письма… занималась живописью…
— Вы думаете, она позабудет?.. Я имею в виду Ньетэ.
— Я бы очень удивилась, — ответила Ронга.
Я вернулся в гостиную. Мириам обхватила меня за шею, я ее — за талию, и она, хромая, доковыляла до машины.
— Отвези меня в Эрбодьер, — попросила она. — Я куплю там лангусту. Мне стало гораздо лучше, и я с удовольствием съем лангусту.
Мы ехали навстречу ветру, и нас покачивало, будто в лодке. Мириам смеялась, лицо ее снова было как у юной девочки. И я почти забыл о своих тревогах… Ехал я быстро — разумеется, из-за Гуа, ведь в моем распоряжении был максимум час, но еще, конечно, и из озорства. Ведь Мириам впервые сидела со мной рядом в машине — холостяцкой машине, и вопреки всему, что я узнал о ней, я чувствовал себя постыдно счастливым. «Дворники». не в силах справиться с дождем, искажали окружающий пейзаж, запотевшие стекла прятали нас от редких прохожих. Время от времени я позволял себе пожать ей запястье, а она клала свою руку на мою. Нежность двух школьников. Самое лучшее, что подарила мне любовь… Набережные Эрбодьера были пустынны. Все мачты раскачивались в лад. У края мола веерами разбрызгивалась пена, чайки, сгрудившись в заливе, плавали словно утки. Я затормозил возле рыбной лавочки.
— Сиди и не двигайся, — сказал я.
— Выбери самую красивую, — попросила Мириам.
Я купил лангусту, которая так и норовила вырваться из рук, и долго препирался с Мириам, которая хотела мне за нее заплатить. Кончилось тем, что она сунула деньги мне в карман, едва я взялся за руль.
— Вот будешь потом ходить за покупками, тогда будешь и платить. Это будет твоим делом.
Ее слова испортили мне все удовольствие. Данная минута, секунда ничего не значили для Мириам. Она вся была в своих планах, проектах, соображениях. Я отвез ее в Нуармутье, и расстались мы холодно. Я сожалел о своем бессмысленном приезде и снова задавался вопросом, стоило ли мне возвращаться. Я устал крутиться в этом порочном круге. В конце концов, она вправе распоряжаться судьбой своего гепарда. Гуа я пересекал в облаках водяной пыли. У меня еще оставалось время навестить двух своих клиентов. У первого — чистая формальность: осмотрел двух коров и тут же получил по счету. Роясь в карманах в поисках сдачи, я обнаружил, что Мириам дала мне шестьсот двадцать франков лишних. Почему именно шестьсот двадцать? Что она имела в виду? Она не из тех, кто нечаянно ошибается. Может, это хитрость, чтобы я вернулся и привез их? Затем я отравился на ферму Эпуа, там болела кобыла. Руки привычно делали свое дело, я им не мешал… Шестьсот двадцать франков… Почему? Особенно эти двадцать? Прекрасно, кобыла теперь справится. Я открыл свою сумку. В ней не хватало одного флакона. Сначала я не придал этому значения. Должно быть, я его где-то забыл. Хотя я отнюдь не рассеянный. Скорее страдаю от маниакальной аккуратности. Кончив лечить кобылу, я вернулся домой, но флакон все не шел у меня из головы. Все расставила на свои места цена. Шестьсот двадцать франков. Я проверил этикетку — в общем-то, обычно я заказывал лекарства партиями и не знал наизусть, сколько какое стоит. Стало быть, Мириам изъяла у меня флакон. И без щепетильности за него расплатилась. Лангуста? Предлог. Она все предусмотрела с присущей ей изобретательностью… Я вышел… У нее было предостаточно времени, чтобы открыть мою сумку и найти то, что ей было нужно. Теперь она убивает Ньетэ! А я ничем не могу помочь животному. Море билось в песчаных дюнах, и шум его заполнял все пространство до самого горизонта. Я был болен, меня тошнило от усталости и отвращения. Но приходилось притворяться, снова притворяться — из-за Элианы. Тем более что она приготовила превкусную тушеную капусту. Я расхваливал Элиану до небес, много говорил, стараясь позабыть о другом столе, стараясь скрыть свое состояние. После обеда у меня дико разболелась голова, и я никуда уже не мог ехать. Пил таблетку за таблеткой и не находил себе места. Беспрестанно смотрел на часы. Повторял: все уже кончено! Она мертва! И представлял себе Ньетэ с одеревеневшими лапами, потускневшими глазами. Я ходил взад-вперед по кабинету, не в силах остановиться, спокойно подумать, справиться с охватившей меня паникой, будто подталкивавшей меня в спину. Двуличие Мириам, врожденная жестокость, издевательская игра, которую она вела со мной, — все, что она говорила, делала, думала, возмущало меня до неистовства. Эти шестьсот двадцать франков!.. Да они хуже пощечины! Она что, за куклу меня держит?! «вот будешь потом ходить за покупками!» Эти ее слова вдруг всплыли у меня в памяти.
