Когда добираюсь до молокозавода, дождь хлещет как из ведра. Я нахожу местечко, где крыша целая, и стою, жду. Пять минут, десять... В половину восьмого придет автобус — если что, сяду на него и доеду до дома.
Озираюсь по сторонам, зябко обнимая себя.
Семь двадцать. Я вытираю непрошеные слёзы. Сообщение о том, что не приду, так и висит непрочитанным.
С Данилом ведь ничего не случилось?
Глава 11
Данил
Несколькими часами ранее
— Какая же ты скотина, — говорит Родион, неловко поерзав в кресле отца.
Я на пороге кабинета застываю, взгляд в брата кидаю, быстрый и недобрый. Мы не так давно вернулись из станицы — утрясали кое-какие дела. Но толком пока не разговаривали.
— Тебе уступить, босс? — Родион изгибает бровь и разводит руками.
— Да нет, ты ведь мечтал об этом. Посиди пока. — Я гашу ухмылочку, от которой самому тошно.
Подхожу к черному кожаному дивану и плюхаюсь на него. Управляющий Иван Ильич семенит следом. Родион закатывает глаза и бормочет себе под нос:
— Каким был ублюдком, таким и остался.
Неприятный холодок пробегает по спине. Мне не хочется реагировать, но с тех пор, как оказался в этих локациях вновь, не получается.
— Другие обзывалочки за последние десять лет не выучил? — смеюсь я.
— Выучил. Но надеюсь, что они не понадобятся и мы всё решим полюбовно. Сейчас подъедет Шубин с деловым предложением, от которого ты не откажешься. Бабло делим, так уж и быть, пополам, раз батя под конец жизни не смог определиться, кого из нас ненавидит меньше.
— Меня вроде бы. Исходя из последнего завещания.
— Он тебя давно не видел просто. Да и... Кулак его каждый месяц переписывал, тебе всего-навсего повезло, — отмахивается Родион.
Он откидывается в кресле, но как-то уж слишком самонадеянно, поэтому что-то не выдерживает. Брат едва не падает. В последний момент успевает схватиться за стол, который с жутким скрипом подвигается к нему по полу.
Иван Ильич крякает рядом. Я бросаю взгляд на часы. Какой же нескончаемый сегодня день, вашу ж мать! Когда встаешь в пять, всегда так.
Злата, наверное, только-только проснулась, валяется в постели. Утренний секс — ее конек. Можно вообще без прелюдий, как угодно — ей нравится.
И несмотря на мое идиотское тошнотворное равнодушие, которое пока упорно никуда не хочет деваться, как ни пытаюсь от него избавиться, — снять бы, словно заношенную осточертевшую рубашку, смять и выбросить, — именно в данный момент я бы предпочел лежать с ней рядом. С теплой, податливой. И какой-никакой, но моей. Хоть что-то же в этой жизни должно принадлежать мне без борьбы и проволочек.
