Перед глазами всё ещё стояла его молодая жена с широко распахнутыми от паники глазами, но высоко поднятой головой.
Бесстрашная... До глупости отчаянная и бесстрашная!
Местные женщины до смерти боялись перечить Хранителю. А эта...
Бьёрну казалось, что она намерено его злила, вынуждая ударить или применить силу. Зачем? Ведь и мокрого места от неё не останется, если он потеряет контроль! Неужели для неё смерть предпочтительнее жизни вместе с ним? Так ведь и он тоже не горел желанием приводить в свой халле такую жену, но...
Теперь оэн точно знал, что по законам кайгенов не имел права поступить иначе. И оставалось только гадать, знали ли это Горд, когда затребовал магичку ему, Бьёрну, в жёны.
Виххардова бездна, как же он не понял, что метки, которые он всё время чувствовал на ней, не чужие, а его собственные! Подлости от эринейки ждал. Злился. Верил, что когда сорвёт с неё дорогие шмотки, получит доказательства своих предположений. А так, оказывается, пахла его магия... Вернее, следы, что она оставила на её теле.
Как она смогла выжить с такими жуткими увечьями?
Бьёрн поморщился и сглотнул, на миг представив, какую нечеловеческую боль должна была испытывать девушка. И волосы короткие у неё потому, что сгорели, а не потому, что опозорить его перед всеми хотела.
Стало стыдно. Нашёл с кем воевать - с бабой! Хотя её и бабой-то по-хорошему назвать было нельзя.
Ведь и смотреть не на что - ни крепких бёдер, ни пышной груди, ни пленительных изгибов...
Эринейка была хрупкой и тощей.
Бьёрн выругался сквозь зубы и сам себе мысленно возразил. Нет, новая жена не была тощей, скорее гибкой и тонкой, как молодая берёзка. Из тех, что гнутся, но не ломаются.
А мужскому началу Бьёрна так и вовсе было наплевать на установленные кайгенами женские эталоны красоты, потому что он возжелал девушку сразу, как только, разодрав на ней платье, увидел её обнажённое тело. Его привлекательность почему-то не портили ни шрамы, полученные в жестоком бою, ни отсутствие пышных округлых форм, ни алебастровая белизна кожи, совершенно не присущая смуглым женщинам Сивельгарда.
У эринейки в глазах сверкали упрямство и вечный вызов, и они возбуждали Бьёрна сильнее, чем любые прелести местных красавиц. Она не боялась дерзить, бесстрашно смотреть в лицо и говорить, что думает. И язык у неё был как осиное жало, ей и магию использовать не нужно было, чтобы достать кого-то до печёнок. Упрямую гордячку до хруста в пальцах хотелось схватить и по праву сильнейшего подмять под себя, но Бьёрн был уверен: она и в этом случае не стала бы просить у него пощады.
