— Господи, значит теперь Леонард у него на руках! Но Питер при чем тут?
— Питер вел себя странно в последнее время. Я кое-что писала тебе об этом, но ты, вероятно, забыла. Он проучился год в Кембридже и заявил, что больше туда не вернется, здесь жить не хотел, и в какой-то момент показалось, что переезд к Таллису — неплохая идея, была надежда, что Таллис убедит его вернуться в Кембридж, только пока это не получилось.
— Понятно. Как все же дела у Таллиса?
— Благополучно. Он… так сказать…
— Не мямли, Хильда, расскажи как есть. Ты знаешь, ведь я не была уверена, что смогу выговорить его имя.
— Я понимаю. Мне трудно о нем рассказывать не потому, что произошло что-то особенное, а потому, что как раз ничего особенного и нет. Он, как и прежде, читает эти свои лекции по профсоюзному движению, работает полдня в жилищном комитете Ноттинг-хилла, вошел в какой-то комитет по расовым проблемам, ну и, конечно, по-прежнему в Лейбористской партии и еще чем только не занимается. Я не так часто вижу его в последнее время, но, по-моему, все как всегда.
— А что с его книгой о Марксе и де Токвиле?
— Руперт сказал, он бросил ею заниматься.
— Как и следовало ожидать. Не вскакивай, Хильда, мне достаточно этого носового платка. О, Господи!
— Извини, дорогая… Но может, тебе уже хватит виски?
— Нет-нет. Последние шесть месяцев оно мне просто необходимо. Думаю, химия организма полностью изменилась. Он счастлив? Глупый вопрос. Разве когда-нибудь Таллис был счастлив!
— Когда заполучил тебя, наверно — да. Внешне он в общем бодр. Но всегда жутко озабочен. Такой, каким ты его знала.
— Какая-нибудь женщина присутствует?
— Насколько мне известно, нет. Морган, что все же ты думаешь относительно Таллиса?
— Ты хочешь знать, вернусь ли я к нему?
— Ну да. Я уверена, он… обрадуется тебе.
— Обрадуется? Не уверена. В самом деле не знаю, как поведет себя Таллис, если я попрошусь назад.
— А ты хочешь?
Морган молчала. Опустив голову, нюхала пустой стакан из-под виски.
— Нелепо отвечать «не знаю», и я не то что не знаю, а просто не понимаю сейчас ничего: ни себя, ни свой брак…
— Там, в Америке, ты о нем, вероятно, просто забыла?
— Как бы не так! Я въехала как миссис Броун, и я обречена была остаться миссис Броун. Разозлившись на что-нибудь, Джулиус начинал называть меня миссис Би.
— Я имела в виду, что, наверно, жизнь с Джулиусом просто-напросто смыла воспоминания о Таллисе.
— Жизнь с Джулиусом была фантастична. Но Таллис оказался несмываемым. Все это долгое время в Америке его лицо постоянно преследовало меня. По ночам, когда Джулиус уже спал, я часто видела в темноте устремленные на меня большие желто-коричневые глаза…
