В первый раз поднявшись на сотый этаж, Лука онемел, взглянув на раскинувшийся у ног Гамбург — суровый, краснокирпичный, с серой лентой холодной реки, готическим пиком Михеля, который оберегает город с незапамятных времен, и выпуклой изумрудной каплей озера Альстер. В Сити еще сохранилось пара десятков серых небоскребов, похожих на сторожевые башни. Иногда в воздухе поблескивали зеркальные капсулы аэротакси. На южной окраине белели кварталы богатых особняков, утопающих в зелени. С бешено колотящимся сердцем, задыхаясь от порывов ветра, Лука на краткий миг представил, что стоит на капитанском мостике трансатлантического лайнера, взрезающего безбрежную гладь моря.
Казалось странным, что еще каких-нибудь пятнадцать-двадцать лет назад в небоскребе располагались фешенебельные апартаменты и офисы. Что целая армия клерков в строгих костюмах, как у работников похоронной конторы, и с таким же застывшим выражением сдержанного прискорбия на лице, склонив головы, дробно и сухо стучала пальцами по клавиатуре лэптопов. Сейчас в выбитые окна свистел ветер, но воздух в заброшенном здании все равно был затхлый, неживой. Пахло слежавшейся пылью, отсыревшей ветошью и птичьим пометом. По углам намело груды хлама: побуревшие обрывки бумаги, осколки стекла, обломки мебели. Все, что было ценного, давно растащили. Даже электрические кабели и водопроводные трубы вырваны и раскурочены. Запустение повсюду: даже крысы не снуют, разве что изредка хрустнет под ногой истлевшая тушка, похожая на старую подошву.
Сначала площадку осматривают подрывники: находят слабые места в конструктиве, закладывают взрывчатку и обрушивают часть этажа. Потом приходится день-два переждать, пока осядет пыль, и наступает черед каменщиков, которые разбирают завалы.
Обычная смена — шесть часов, с десяти до четырех, пока светло. Если не филонить и не трепаться, можно даже накидать сверх дневной нормы и получить лишний талончик. Новички — их сразу видно — конечно, норовят ухватиться за самые крупные обломки, как будто золотой самородок откопали: долго ходят кругами, примериваясь, как бы удачнее перехватить, тужатся, кряхтят — и только зря время теряют. А некоторые, наоборот, лопатой весь день машут, как заведенные, сгребая мелкое крошево. Но самое верное, как быстро вычислил Лука, — собирать осколки с кулак величиной. Спина к вечеру, конечно, гудит и ноет, а ноги, если приходится забираться выше семидесятого, горят так, как будто наступил на оголенный провод, но уже через месяц-другой это перестаешь замечать. Работа как работа. Бригадир талоны не зажимает, как не раз случалось на разборе ржавых трайлеров в доках, где к тому же приходилось ползать в узких, словно крысиных ходах между переборками, обдираясь в кровь и задыхаясь. Да и ребята тут неплохие, надежные. Правда, пылища на сломе день-деньской стоит столбом, так что приходится все время носить защитную маску. Уже через пять минут кожа под ней начинает невыносимо свербеть, и многие не выдерживают, срывают респиратор со злости. Но Лука каждый вечер распускает шов, чтобы достать и прополоскать фильтр, и видит, как стекают грязно-серые разводы. По инструкции маска рассчитана всего на четыре часа, но она еще вполне годная, хоть и досталась ему год назад уже не новой.
