Он опять стал прохаживаться по веранде, сдерживая в себе внезапную радость. Его новые кеды чуть слышно ступали по половицам; белая полотняная безрукавка топорщилась на поясе, и он время от времени аккуратно заправлял ее под резинку спортивных брюк. Слышно было, как бабушка за стеной опустила возле печки ухват, потом начала разговаривать с дедом. Из-за дождя Федосья Марковна не могла уйти домой и продолжала сидеть за столом. Саша, разряжая затянувшееся молчание, принялся деликатно расспрашивать старуху об ее прошлой жизни.
— Так вы, значит, никогда не учились в школе?..
— Нет, не училась, — отвечала она смиренно. — Не привелось.
— Что же, у вас школы в деревне не было?
— У нас вовсе не было. А в Сопелкино приехала из города одна учительша. Стала собирать ребятишек с окрестных деревень. Только мне-то от Корягина ходить было неблизко. Почитай, семь верст, если через Бахвалинский лес, а большаком и того дальше. Да и обувки хорошей не имелось. Летом редко когда в лаптях, а то все босые бегали. Зимой только в лапоточках. Так и не стала я в школу ходить.
— Так. Понятно, — произнес Саша и кивнул. — И все же очень жаль, что вы не смогли учиться.
— А в те времена, — заговорила старуха посмелее, — никому до этого и дела особенного не было. Мальчиков грамоте учить еще куда ни шло. А насчет девочек считалось так: почто им грамота? Нынче девочка — завтра баба. Умела бы ухват держать, за детьми ходить да работать в поле.
— А вам самой хотелось учиться? — продолжал Саша, увлекаясь разговором и все больше интересуясь личностью старухи.
— Ой, как хотелось! — отвечала она, доверяя молодому человеку свое затаенное сожаление. — Да вот не привелось.
— А потом? — спросил Александр Николаевич. — Позже разве нельзя было где-нибудь получиться?
— Нет, Саша, и позже было нельзя. В девятьсот шестом году отец вернулся с японской войны. Пришел на деревяшке заместо ноги. Тут уж не до учения. Мне в ту пору исполнилось четырнадцать лет. Почитай, девка. Все уже могла: и косить, и жать, и молотить, и доить, и варить… Матери с отцом помогала. Нас у них было четыре души. Два мальчика и две девочки. А я самая старшая. Потом родители у нас умерли. Сперва отец, потом мама. Я стала с младшими одна нянчиться.
— А после революции? — сказал Саша. — Были ведь в деревнях ликбезы…
Федосья Марковна покачала головой и улыбнулась со светлой грустью.
— К тому времени, милый, я уже сама троих родила. Семнадцати лет от роду вышла замуж за нашего корягинского кузнеца Гришу Блинова. И нарожала ему одних сыновей. Я Гришину фамилию всю жизнь ношу. А в девичестве была Овсянникова.
