В его отсутствие Беридзе заметил боцману:
— Ты с ним нехорошо разговариваешь.
— Он мне не нравится, — заявил Герасимов.
— Он ничего. Молодой еще. Ты тоже был молодой. Я был молодой. И он попривыкнет, будет моряк.
— Меня с ним равнять нечего, — сказал боцман. — Я начал плавать с восьми лет. Червяков на крючки надевал.
— Нет, он ничего, — сказал капитан, — старательный. Ты несправедливо говоришь. Мягкий — это правда. Что воспитанный и на скрипке играет — очень хорошо.
— Мне он не нравится, — упрямо повторил боцман.
— Злой ты нынче, — сказал капитан. — Я понимаю: устал, и зуб больной. Разыщем самолет, уйдем в шхеры, там отдохнем.
— Ехидный он, — сказал боцман. — Что я ему — соли под хвост насыпал? Изжога у меня, говорит…
— Он тебя ничем не обидел. А ты плохо себя ведешь, — сказал капитан.
— Как надо, так и веду, — отрезал боцман.
— Скверно ведешь, — недовольно сказал Беридзе. Герасимов поджал губы. Из рубки вышел Саша. Скулы капитана напряглись и расслабились…
— Вы сказали, что Володя погиб, — напомнил штурман.
Капитан пристально поглядел на него и отвернулся, отметив в его тоне не просто заинтересованность, что-то еще: вызов ли, протест ли, то, что мнительно настроенный человек выражает вполне бессознательно. Он определил: сравнивает себя с Володей, находит общее и переживает. «Большое самолюбие, — подумал капитан. — Но доверчивый. Хорошо с ним поговорить — рассказал бы все откровенно», — и, помедлив, кивнул:
— Погиб, — покашлял в перчатку и прибавил: — Утонул.
— Валяйте подробнее, — сказал боцман. Сигнальный флаг и таблетки явно не пошли ему впрок, но любопытство заставило быть доброжелательнее.
— Хорошо, — ответил Беридзе. — Сначала ступай вниз и поменяй на баке впередсмотрящего, парень сильно озяб. — И только боцман возвратился, продолжал с прежней интонацией, не прерываясь, глядя в одном направлении на море, так что начинало казаться, будто он постепенно забывает про слушателей и говорит для одного себя:
— Когда вышли на мостик, немцы выстрелили второй торпедой. Ребят, что успели сесть в шлюпку, убило. Шлюпку — в щепки. Пароход тонул очень быстро. Второй шлюпкой воспользоваться не пришлось. Живые попрыгали за борт. Мы с Володей тоже прыгнули… Мы были в пробковых поясах. Стоял декабрь. Вода, как сейчас, дымилась. Сильный ветер… «Прыгай!» — говорю и подтолкнул Володю. Он прыгнул; я прыгнул, как в кипяток окунулся, суставы будто вывернуло. Хватаю воздух как рыба. Кажется, сердце горлом выходит…
