— Где мои сыночки? Где они? Где?.. Где?..
Завьялов тяжело дышал и все пытался высвободиться. Женщины вскрикнули и отбежали в сторону. Старожилы, включая детей, застыли на месте.
Вдруг Сарьян шагнул к старухе, взял ее за руку и, глядя с суровым вниманием, громко произнес:
— Подожди, бабуленька! Мы это! Мы твои сыны! Вглядись-ка! Мы и есть!..
Она тотчас умолкла, отпустила Завьялова и, обратившись теперь к Сарьяну, уставилась на него.
Несколько секунд в ее лице не было никакого движения. Затем у старухи вздрогнули брови и по щеке пробежала судорога, в глазах началось чередование тени и света, словно там происходила борьба добра со злом. Появились новые, явно не свойственные безумию признаки: стал сужаться зрачок, затряслись губы, от лица отхлынула кровь, но опять к нему вернулась, придав щекам потепление. Сарьян от неожиданности растерялся. Глаза старухи сделались ясными, на них появилась влажная пелена.
— Нет, нет!.. Это не вы! Нет!.. — зашептала она, медленно повернулась, снова села на лавку и, плача в ладони, повторила: — Нет, это не вы!..
На глазах у пораженных летчиков, их жен и деревенских жителей произошел редчайший случай «обратного потрясения». К старухе вернулся разум; она вспомнила, что ее сыновья убиты, и обрела счастье оплакивать их.
Сразу после войны на окраине города Григорьевска шумным местом был пивной ларек. Он назывался «пивным», но продавали в нем пиво и водку. Здесь пили, гуляли, махали кулаками; а некоторые, сосредоточившись, играли в азартные игры, и двое проходимцев соблазняли простодушных, но жадных на деньги людей: один метал карты, второй выигрывал у него по договоренности. Шныряли какие-то типы с прищуренными глазами и загадочными ухмылками. На ногах у них были хромовые сапоги, на головах кепочки-восьмиклинки, из-под кепочек выпускались на лбы косые челки.
Ларек был некрасивый. Его доски подгнили и потемнели, а на углах, где доски расщепились и выкрошились, торчали кривые гвозди. Место тоже было плохое: канава, на ее берегах ржавое железо; дальше рытвина, заполненная грязной водой, и там почему-то росла осока, хотя лежали разбитые бутылки, старый сапог и автомобильная покрышка; потом еще пустырь, захламленный отходами расположенной поблизости фабрики пошива; но дальше виднелись поля, а за ними — луга, чистое зеленое пространство с отдаленной рекой, за которой сразу начинался лес.
Сперва тут собирались мужички, забракованные призывными комиссиями, негодные воевать, но вполне способные крепко пить.
