Будто теплое ласковое облачко вмиг обволокло Егору Осиповичу душу. От той удрученности, какая недавно овладела им, не осталось и следа, и он, уставившись на оратора, радостно, почти восхищенно подумал: «Так, так, сынок! Все, как говоришь, так оно и есть! Дай бог тебе здоровья! Вырос умницей!»
Оратор говорил ярко, незаученно. Чувствовалось лишь некоторое тяготение к привычным оборотам, но речь лилась из самой души. Он скрывался в тени, и не разобрать было, каков приблизительно его возраст, но по звонкому голосу и энергичной жестикуляции было ясно: мужчина этот еще достаточно молод.
«Так, сынок!» — все повторял Егор Осипович, кивая в такт своим мыслям.
Рядом с ним тихо делились мнениями:
— Очень хорошо говорит.
— Толково…
Речь закончилась. И вдруг ярко вспыхнули фонари на столбах и на специальных подвесках, протянувшихся через площадь. Почетный караул остался возле Огня, а толпа пришла в движение: одни начали расходиться, другие искали знакомства и возможности поговорить. И здесь между ветеранами Егор Осипович увидел немало парней и девушек. Вновь почувствовал старый солдат прилив сердечного тепла и желание рассказать кому-нибудь из молодых о себе. Добродушно переждав, когда двое ребят перестанут шутливо бороться, Егор сказал:
— Я молодым был, любил бороться.
Ребята были высокого роста, оба с длинными волосами и в узких штанах. Один из них, курносый и лупоглазый, ухмыльнулся и ответил:
— Тебя одним пальцем можно положить.
— Да нет, не положишь, — произнес Крылов. — Это так только кажется. Я, может, не очень силен, да ловок. Между прочим, мальчишки, я на войне четыре танка в одиночку подбил.
Теперь они уставились на него насмешливо. Затем второй, по виду более серьезный и возмужалый, чем первый, воскликнул:
— Иди ты! Ни за что бы не подумал!
Лупоглазый же покачал головой и опять ухмыльнулся, но без слов.
— Не верите? — спросил Егор Осипович.
— Что-то на тебя не похоже, — сказал второй, смерив Крылова взглядом с головы до ног. — Шпендель ведь ты!
«А ты мне что «тыкаешь»? И «шпинделем» что называешь?» — хотелось произнести Крылову, однако он смолчал, почувствовав в этом фамильярном обращении к себе не неуважение, а невоспитанность, которую, как известно, устранить одним махом нельзя.
— Мало ли что не похоже, — ответил он. — Все равно правда. Хотите, расскажу?
— Ну, давай! — весело сказал второй. — Валяй! Поскорее только! Загибай, да не очень!
— Брось ты, Артем! — произнес лупоглазый. — Пошли. Что ты взялся тары-бары с ним разводить?
