Мы изо всех сил попытались улыбнуться, но получалось плохо.
— Оставайтесь на коленях, — предупредила нас женщина и, видя, что мы не собираемся ослушаться, продолжила: — Уверена, вы понимаете, насколько такая литература не совпадает с определенными нормами и догмами нашей культуры, скажем, с определёнными принципами и понятиями, которые должны быть приняты как не подвергаемые какому-либо сомнению или пересмотру, принципами и понятиями, которые должны быть приняты некритически, без раздумий, вопросов и исследований, потому что они были по неким причинам приняты и должны существовать и пониматься, даже несмотря на то, что они могли бы страшить некоторых людей, людей определённого сорта. Я имею в виду как минимум тех, кто не в силах соответствовать различным приличиям, предписанным политическими правилами.
Мы кивали, соглашаясь с её словами, но при этом оставались на коленях.
— Тем не менее, — усмехнулась она, — я готова проявить снисхождение.
— Спасибо, миссис Роулинсон, — шёпотом поблагодарила Ева.
— Пожалуйста, пожалуйста, — хором принялись канючить мы с Джейн.
— Возможно, нам удастся обойтись и без изгнания, — заметила она.
— Конечно! — поддакнула я.
— Мне знакомо то, — хмыкнула миссис Роулинсон, — с какой силой давит биология на молоденьких женщин, даже на таких добропорядочных юных леди как вы, рафинированных и воспитанных. Могли ли вы избежать этого? Что ещё вы могли бы сделать, кроме как притвориться, что этого не существует? Но такое притворство было бы бесполезно. Природа, так или иначе, возьмет своё. Она будет часто прорываться в ваши мысли, она проявится в ваших снах.
Мы молчали, не смея вставить хоть слово. Как миссис Роулинсон, спрашивала я себя, администратор женского общежития в таком институте как наш, осмелилась привлекать наше внимание к таким аспектам?
— А знаете ли вы, о чём всё это говорит вам? — поинтересовалась она.
— Нет, — неуверенно ответила Ева.
— Да о том, что вы — самки, — усмехнулась миссис Роулинсон. — И, несомненно, над молодыми людьми их природа довлеет с не меньшей силой, что и над вами, но сила эта прямо противоположна, но дополнительна к той, что так беспокоит вас, как бы вы не старались проигнорировать это или отвергнуть. В этом мире они тоже слышат таинственный шёпот, который, как ожидается, они тоже постараются проигнорировать, или отвергнуть. Но им, так же как и вам, довольно трудно игнорировать барабаны природы, грохочущие в крови.
Меня словно ударила странность того, что она использовала выражение «в этом мире»? Что, мог быть какой-то другой мир? Неужели где-то мог существовать другой мир, тот, в котором от людей не требовали стремиться игнорировать или отрицать то, кем каждый был в действительности? Было ли это так неправильно, быть верным своей природе, независимо от того, какой она могла бы быть?
