На склоне жаркого дня прошла я по нашим двум комнатам с юга на север. Пересекла кусок света, в котором словно испарялись пол и стена; был этот кусок горяч, но надежно ограничен — тенью? — нет, больше чем тенью — темнотой после света. Когда свет и сумрак лежали рядом, они играли с комнатой, противоположно, но равно скрадывая вещи. Деловито-жадно мои глаза и это приняли в свое знание, не потревожив при этом холода сердцевины. Окно распахнуто в тот двор, и первое, что я увидела, приблизившись, был поток света на стене поперечного дома; одни только окна, чуть сдвинувшиеся внутрь, избегали прямого сияния, были темными бликами на солнечном потоке стены. Столь мощный, этот свет отличался, однако, от пекла с нашей стороны: была в нем не температурная — иная мощь, сродственная холоду моей сердцевины, но противоположная.
Взгляд и душа, сдвинувшись, обмерев на мгновение, не выдержали, я опустила глаза. Полоса садиков, высаженных вдоль глухой стены дома, лежала в тени, и зелень их после ослепительного света казалось чуть ли не черной, хотя сквозь немощность ослепленных глаз уже проступали листья и блеклые блики на них, и кое-где, на особенно упругих и скользких листочках даже вспыхивали лучики. Как свеж и умиротворяющ был этот мир густых, маленьких деревьев с листьями зелеными до красноватости даже, мир другого света и тени. И опять сжалось в бессилии сердце. Все было разное, даже купы деревьев в, казалось бы, общем зеленом — чем больше я вглядывалась, тем более отдельными. Я вскинула взгляд на стену поперечного дома: все так же мощен, велик, лучезарен был свет — солнце не отводило глаз от стены. Снова опустила я взгляд на сад — несовместимо!..
Но уже стронулась душа и вдруг ощутила, поймала! Сначала вкус «симиренки» — единственное яблоко не приторное, в котором сладость как нежность, а кисловатость как свежесть. И тут же передо мной возникло само яблоко: с упругой, блестящей нагретой кожицей, не пропускающей тепла в зеленовато-белую, крупчатую, душистую, с пузырьками влаги мякоть. Большое зеленое, в малюсеньких рыжих крапинках яблоко рядом с листом персикового цвета, и запах — главное запах! Мгновенным светом пронизало, прогрело холод моего нутра. Две сути: солнечности и сада, мира и меня — соединились, сошлись вдруг в яблоке. Восторг — восторжение, воспарение. На одно мгновение. Ибо тут же и вспомнилась та сторона дома: черное и желтое гудение жары. Там и здесь было одно, но несовместимо. Я хотела убрать мысленно эту черту — наш дом. И не могла: как можно было соединить тот гул жары и этот свежий, радостный световой поток? Мир снова распался. Но остался след. По крайней мере, две из трех несовместимостей удалось соединить, познать. И осталось воспоминание о мгновенном восторге.
