Охвачен мятежным угаром.
Бежал он, пока не надвинулась ночь,
По старым бухарским базарам.
Впервые он видит, как близится смерть.
Как давит… Какой же он лекарь!
Он должен понять ее, должен успеть
Отнять у нее человека.
До старого кладбища путь недалек.
В лачуге, поставленной косо,
Он сторожу в руки сует кошелек:
— Ты вырой мне труп водоноса. —
У сторожа заледенели виски —
Такого еще не слыхал он.
За это его разорвут на куски
И бросят голодным шакалам.
У старого сторожа рваный халат.
Трясутся испуганно руки.
«Аллах не простит», — его губы хрипят.
А деньги?.. О, сладкие звуки!
В лачуге на тихом краю Бухары
Под светом, мерцающим скупо,
Юнец одержимый до птичьей nopы
Возился с ножом возле трупа.
Подкожная тьма от бровей до колен
Ему открывалась впервые.
Как прав был Гален, как не прав был Гален,
Как сотканы сложно живые.
Понять все, что нужно для завтрашних, тех,
В ком смертный завяжется холод…
…А мозг был похожим на грецкий орех,
Когда его череп расколот…
Искал он ответа на главный вопрос
И понял, в обмен на отвагу,—
От жидкости в плевре погиб водонос.
Она задушила беднягу.
Он снова зарыт перед вспыхнувшим днем.
А день уже шел по-иному.
С глазами, горящими вещим огнем,
Явился ученый к больному.
Потребовал он у хозяйки вина,
Торжественен, светел и странен.
Сказал четверым, что очнулись от сна:
— Сейчас мы на демонов глянем.—
Нож вымыл вином, словно смыл с него ложь,
Угадывая победу,
Спасительный нож, самый первый свой нож
Он ввел между ребер соседу.
Вот так начался Ибн Сина. Впереди
Признанье, бессмертье, скитанья…
А жидкость толчками течет из груди,
И вот уж ровнее дыханье.
Волненье немыслимое затая.
Ученый глядел, познавая.
Как властно выходит из небытия
Душа человечья живая.
Больной приподнялся. Больной говорит.
И вид у него не мертвецкий.
— Что было со мной? —
Врач ответил: — Плеврит.—
И вдруг улыбнулся по-детски.
Тих дервиш. У мага глаза не горят.
И спорить о демонах поздно.
А врач обернулся к астрологу:
— Брат,
Привет передай своим звездам.
