— Слушай, Михаил, люди без завтрака. Может, знаешь, где раздобыть хоть завалящий сухой паек?
— Своим не поделюсь. В столовой был запас консервов, хлеба и прочего, но я бы пока туда не стал совать нос. Похоже, мы контролируем только этот корпус и дороги вокруг, все остальное смертельно опасно.
— Ну что ж, придется потерпеть. А почему бы нам с ходу не двинуться к аэропорту? И время выиграем и лишнюю перевалочную базу сократим.
— У автобусов ресурс малый, а прямая дорога перерезана.
— Что так плохо?
— Еще хуже. На северо-востоке разрыв составил около четверти всего периметра. Что там творится сейчас одному Богу известно, да может еще авиаразведке. Поэтому высшее руководство так торопит с бомбардировкой.
— В чем ваша миссия?
— Минимизация прорыва тварей, помощь в эвакуации и наведение ударной авиагруппы на цель в случае отказа глобальной системы.
— А с чего это вдруг может отказать спутниковая система?
— Помимо постоянных маломощных передач по всему радиодиапазону в зоне наблюдались мощные импульсные выбросы. В штабе не исключили возможности наведения активных помех при подходе к цели, — Ивлев нахмурился и сплел пальцы. — У нас с собой есть средства лазерного наведения почти до поверхности земли. В параллель с нами действуют еще три такие же оперативные группы, так что запас приличный.
— Но ведь отсюда далековато.
— К моменту атаки мы выдвинемся ближе к «мозговому центру» зоны, и уж тогда наши летчики наверняка не промахнутся.
У Виктора перехватило дыхание:
— Это же верное самоубийство.
— Не совсем. Взрыв планируют подземный, так что проникающая радиация нас минует. Взрывную волну и последующее заражение как-нибудь переживем под броней. А даже если и не переживем, главное выполнить задачу — остановить эту нечисть.
— Все равно страшно. Да и люди с тобой.
Ивлев помолчал, потом вдруг улыбнулся:
— Мы солдаты. Наше дело такое. В мирное время страна тратит на наше обучение, содержание и экипировку большие деньги, отрывая от тех, кто создает реальные ценности. Когда же становится хреново мы должны закрыть вас всех, пусть даже ценой собственной жизни.
Взгляд Михаила стал просветленным и немного фанатичным:
— Ты не понимаешь, хотя у тебя в роду четыре колена офицеров. Я всю жизнь готовил себя к такому. С раннего детства меня задевала несправедливость, и я всегда защищал слабых, получая немало синяков и шишек. Смолоду закалял душу и тело, избегал соблазнов. Постоянно совершенствовался и тренировался. У меня нет семьи и каких-то иных серьезных привязанностей. К своим сорока я прекрасно знаю четыре иностранных языка, спецы называют докой в электронных устройствах, в совершенстве овладел практически всеми видами стрелкового и станкового оружия, тактикой рукопашного боя. Хотя сегодня ты своими кульбитами и стрельбой в прыжке меня поразил.
