На шоссе появляться было нельзя, если в кейсе радиомаяк, то представители двух обиженных на меня команд уже наступают мне на пятки, и теперь наши с Матильдой дороги до самой Окружной только проселочные.
В лесу наступали легкие сумерки, дождь наконец решился малость поморосить. Я развернул карту Подмосковья для служебного пользования. Передатчик без передышки уговаривал, требовал, угрожал.
Я уже был готов тронуться в путь, когда из передатчика прозвучал Юркин голос:
— Вадим, кончай дурака валять, ты прекрасно знаешь, чем все это для меня может кончиться.
«Еще не знаю, но надеюсь вскоре буду знать».
— Я для тебя сделал все, что мог…
«Да, это правда. Но с какой целью».
— Никто к тебе так не относится, как мы с Бертой, Зиночка…
«Никто, Мак, и тут ты прав. Только Берта с ее добрым сердцем могла предусмотреть такие мелочи, как три комплекта постельного белья, когда я переезжал в семейное общежитие, минимум посуды, включая недорогой чайный сервиз, коробки с крупами, баночки со специями, чаем, вареньем… Только Берта могла предусмотреть мягкие меховые домашние тапочки на маленьком коврике возле кровати и бельгийский махровый халат… Только, Мак, Бертой не спекулируй — она в твои игры не играет, для нее ты — преуспевающий экономист с дипломом Плехановского института, ее любимый Юрий Михайлович — находишься в долгожданной служебной командировке в Лондоне».
— Ты же никогда не был жаден до денег…
«Не был, Мак, не был. В отличие от тебя. Еще в детском доме мы все ходили у тебя в должниках, а перед выпуском и кое-кто из персонала».
— Ну, если тебе мало бабок, я добавлю, — он спохватился, — из своих.
«Не ты ли правишь бал, Мак?»
Я не стал избавляться от передатчика, необходимо чтобы они убедились в том, что я возвращаюсь в Москву, а не улетаю куда-то на самолете, поэтому разбил я его перед въездом на Окружную дорогу.
Мелкий моросящий дождь не унимался. К месту расположения летней усадьбы детского дома я добрался уже в полной темноте, весь вымокший и забрызганный грязью.
Усадьба, выстроенная еще до войны, располагалась на отшибе дачного поселка, рядом с болотом, сплошь заросшим ряской, но тем не менее претенциозно называемым озером. Грунтовая дорога, одновременно являющаяся главной улицей поселка, вела прямо к усадьбе и, не доходя до нее метров пятьдесят, сворачивала под прямым углом направо.
Параллельно этой дороге позади дачных участков была прорыта дренажная канава из болота, которая пересекала густо разросшуюся лесопосадку. Вдоль канавы вилась едва заметная тропинка, по которой я мог пройти с завязанными глазами. В одном месте рядом с тропинкой возвышался огромный полузасохший дуб, между старых узловатых корней которого у меня был когда-то тайник.
