Доктор сильно сжал кисть моей руки, другую свою руку положил мне на лоб:
— Успокойтесь вы, оба. Я кажется догадываюсь в чем дело…
— Доктор, — перебил я его, — не могли бы вы сесть на стул рядом с кроватью?
— А в чем дело, Вадим?
— Совсем недавно на вашем месте, точно так же сидел два года тому назад умерший человек, и я не мог пошевелить даже пальцем.
Он пересел на стул, поставленный к изголовью, и вновь положил ладонь на мой лоб; его голос стал вкрадчивым, мягким и убаюкивающим:
— Скажи, Вадик, ты вставал с кровати? Почему твои руки испачканы в земле? Ты что-нибудь передвигал… Ты испытывал легкость во всем теле… Замечательную легкость… Парение… Блаженное парение… Только одна совсем маленькая, крошечная забота… Маленькая проблема… Сумка… Ее надо спрятать… Надежно спрятать… И тогда никаких забот… Только легкость… Только блаженство…
Я растворился в его вкрадчивом голосе, я и его шуршавший как ласковые листья деревьев голос слились в одно целое.
Беспредельное ощущение блаженства.
Желание избавиться от последней маленькой помехи.
Сумка…
Нужно спрятать сумку…
Я медленно встал, подошел к столу, отодвинул его и, взявшись за кольцо крышки погреба, открыл его. Светить мне не было необходимости: для меня темноты не существовало. В светло-пепельных сумерках я отчетливо видел небольшую лестницу маленького погреба.
Спустившись в него, я начал разгребать картошку.
Сумка…
Вот она…
Я проснулся в предрассветных сумерках. В комнате горела настольная лампа. Повернув голову налево, я увидел сидевшую на стуле девушку в белом халате. Она дремала, скрестив руки на груди, прислонившись к спинке стула. Я мог поклясться, что вчера с доктором была другая медсестра, старше. Значит, на ночь они оставили со мной сиделку. Да еще какую! Наверное, это был один из методов лечения — из головы моментально вылетели все надвигающиеся было проблемы, глухая, вязкая боль в плече и остатки наркоза.
Вряд ли ей было больше двадцати. Пышные пепельные волосы выбивались из-под сильно накрахмаленного белого чепчика с крошечным красным крестиком, круглые колени, обтянутые серо-голубыми колготками, манили, как оазис — иссушенного зноем путника. Я попытался осторожно повернуться на левый бок, она мгновенно очнулась, наклонилась ко мне, поправляя одной рукой одеяло, а второй коснулась моего лба. От прикосновения ее нежных прохладных пальчиков из моего пересохшего горла невольно вырвался глухой слабый стон.
— Сейчас, сейчас я вам сделаю укол. Больно, да? Сейчас, у меня все приготовлено… — Она встала со стула и бесшумно устремилась к столу.
