Еще одной важной чертой готической эстетики является враждебность как религии, так и рационализму: все современные тексты настаивают на принципиальной непостижимости природы монстров. Литературные монстры прошлого обычно были воплощением Сатаны, и их природа была полностью объяснима в терминах христианской догматики. Мы ни минуты не сомневаемся в том, кто таков «печальный Демон, дух изгнанья», или Мефистофель, который во избежание недоразумений поясняет читателю, что он «часть той силы, что вечно хочет зла, но вечно совершает благо». Тогда как происхождение вампиров никогда не объясняется в терминах христианства: современный вампир вовсе не является ни слугой дьявола, ни грешником, проклятым Богом[37]. Иными словами, объяснение природы вампира лежит вне религии, как и вне научной фантастики, оставаясь сугубо мистическим, как если бы вампиры обладали способностью укрощать человеческое любопытство.
Черты, позволяющие рассматривать то или иное произведение как продукт готической эстетики, отражают тенденции, имеющие глубокие корни в культуре последних двух столетий. Первые попытки передать кошмар посредством литературы были предприняты авторами готического романа. Особо следует отметить роман Чарльза Роберта Метьюрина «Мельмот Скиталец» (1820), в котором Метьюрин впервые соединил эти две важные идеи: он сделал героем романа полумонстра-получеловека, а все действие романа подчинил передаче переживания кошмара[38]. Метьюрин пошел в своих поисках гораздо дальше большинства авторов готического романа, которым не хватало дерзости порвать, с одной стороны, с человеком как главным героем литературного произведения, а с другой — с рационализмом своей эпохи.
«Кошмарная» составляющая готического романа была подхвачена русскими классиками, в особенности Н.В. Гоголем и Ф.М. Достоевским, почитателями готического романа вообще и творчества Метьюрина в частности. Оба эти автора поставили кошмар в центр своего писательского интереса и не оставляли эту тему на протяжении всего своего творческого пути. Экспериментируя со своими героями и со своим читателем, они стремились передать кошмар «таким, каков он есть на самом деле»[39]. Наследие русских классиков в культуре ХХ века может быть рассмотрено как значимый культурный фактор, который способствовал восприятию и вызреванию готической эстетики. Позже писатели жанра dark horror, такие как Г.Ф. Лавкрафт, постулировав кошмар в качестве предельно материальной реальности, научили своих читателей предаваться упоению темной нарциссической природой кошмара.
