В начале 1990-х годов растущая популярность разного рода «ужастиков» привела исследователей к мысли выделить все эти произведения в отдельный жанр хоррора (horror genre). Сюда же чаще всего относят и вампирские фильмы. Исследователи этого жанра возводят его к готическому роману и к популярности готов, подчеркивая в качестве общих схожих черт произведений хоррора интерес к монстрам и потусторонним силам, желание проникнуть в темные глубины человеческой психики и протест против рациональности современного капиталистического общества. Однако тот факт, что многие из этих фильмов ужасов имитируют кошмар, не рассматривается как признак, который мог бы способствовать лучшему пониманию их растущей популярности. Надо сказать, что в целом исследования, посвященные этому жанру, носят скорее описательный характер. Исследователи сетуют на то, что жанр хоррора «ускользает от классификации» благодаря своим уж слишком разнообразным проявлениям, что затрудняет также и ответ на вопрос о причинах его популярности[35]. До сих пор жанр хоррора остается довольно метафорическим понятием, поскольку не приводится никаких оснований, по которым мы могли бы отнести то или иное произведение к этому жанру, кроме его ужасающего содержания. Поэтому в хоррор попадает все: триллеры, блокбастеры, мистические ужасы, вампирские саги, фэнтези и дистопии.
Не вдаваясь на страницах этой статьи в проблемы теории жанра, которые являются темой самостоятельной работы[36], я хочу предложить новую интерпретацию части текстов, как фильмов, так и романов, созданных в последние тридцать лет, которые обладают двумя чертами: их главным героем и эстетическим идеалом является нелюдь, монстр, а репрезентация кошмара определяет развитие сюжета и выбор средств для его выражения. Эти произведения — проявления готической эстетики, с ее жаждой кошмара и отвращением к реальности и к человеку.
Если практически все современные вампирские тексты попадают в эту категорию, то из фэнтези или «жанра ужасов» следует сделать серьезные исключения. Как бы страшны ни были блокбастеры или мистические ужасы, если их главным героем и рассказчиком является человек, а имитация кошмара не определяет развитие сюжета и набор технических приемов для его воплощения, такие произведения не относятся к готической эстетике. То же самое верно и относительно фэнтези: как бы ни было важно для становления готической эстетики творчество Толкина с его нелюдьми в качестве главных персонажей, оно не принадлежит к готической эстетике, но не потому, что хоббиты ведут себя как глубоко моральные субъекты, а потому, что мифопоэсис Средиземья не воспроизводит кошмар и Толкин не использует никаких приемов гипнотики для его имитации.
