Ничему не научился Чёрт за четыре месяца: ни шагу, ни рыси, ни галопу, ни карьеру. Ни за что не мог разобрать, где левая нога, где правая нога. Отдали его в работу старым драгунам.
Старые драгуны — народ знающий, но несильный и старый. Столько перевидали они лошадей, что устали. Им бы по домам идти, землю пахать, или на мельнице сидеть, или ремеслом заниматься, а тут изволь — объезжай лошадей. Кости у них ноют, а приходится ездить.
Скомандуют: «Все к пешему строю готовсь — слезай!» — приходится на всём галопе соскакивать с седла.
Соскочил — сейчас же команда: «Все — садись!»
Сел — опять слезай, слез — опять вскакивай, точно проклятый…
Командовал ими маленький, как пробка, и, как паук, злой эскадронный Рязанцев. Кричит тоненьким бабьим голосом:
— Драгуны, слушай мою команду!
Драгуны слушают и ругают его последними словами.
Пошёл Чёрт дурить и на глазах у эскадронного, да старый солдат уколол его шпорой, взял в повод так, что деваться некуда. Но на барьер не пошёл Чёрт ни за какие шпоры. Врос в землю и стоит. Драгун его шпорит — кровь бежит по брюху, сзади бьют, сбоку бьют — ни с места Чёрт.
Ударил тогда его между ушей драгун.
Обидно старому солдату, но не знал он Чёртова нрава.
Закричал Чёрт от боли, встал на дыбы во весь рост и упал назад вместе с солдатом.
Если бы не успел драгун ногу из стремени выхватить — всю жизнь ходил бы калекой. Упал драгун — конь на него.
Расшиб солдата — едва подняли. А Чёрт вскочил и ухмыляется, покряхтывает и смотрит так, точно говорит: ни за что служить не буду, кого хотите сажайте.
Подошёл эскадронный, взглянул ему в глаза, хотел ударить хлыстом, но Чёрт обнажил зубы и заскрипел.
Испуганный эскадронный отвернулся и приказал:
— Посадить под арест на десять суток.
— За что же меня-то? — закричал драгун.
— Не тебя — а коня…
— Как прикажете? — спросил взводный. — Случай особенный — коня под арест.
— Так, на десять суток половинная мера овса и сена. Как зовут его?
— Чёртом.
— Это и видно! Уберите его…
Так и у старых солдат не ужился Чёрт, а только под арест попал.
Как посидел Чёрт на половинном пайке, рассердился он на всех окончательно. Никого видеть не хочет, никого к себе не подпускает.
Убирает дневальный конюшню, подойдёт к нему навоз вымести — так залягается Чёрт, что подступа нет.
Станки друг от друга отделены были дощатой стенкой. Вдребезги разбил доски Чёрт — с обеих сторон. Подобрали доски, унесли.
