Можно предположить, что Новаковский лукавил и приукрашивал реальность. Случайно ли он использовал в этих вполне осознанно нарисованных картинах фамилию ксендза Пиварского? Вполне возможно. Загадку эту однако, за недостатком информации, мы разрешить не в силах. Следует привести высказанное ранее положительное мнение о Пиварском – оно относится к тому периоду, когда священник находился на Байкале, и принадлежит не столь охотно восхвалявшему священнослужителей и даже неприязненно относившемуся к Церкви Бенедикту Дыбовскому, который познакомился с монахом во время их совместного пребывания в курортной местности Дарасун в Даурии. Пиварский, – писал Дыбовский в «Дневнике», – «отличался мягким характером, набожностью, изрядным патриотизмом. Часы у него шли по варшавскому времени, молился он в те часы, когда молились на родине; ночью специально вставал, чтобы преклонить колени. […] Местные жители называли его „святым человеком”. В праздничные дни он совершал для ссыльных службу в купальне. В Тунке же, живя в одном доме с больным ксендзом Владиславом Польковским (из Варшавской епархии), помогал ему во всех домашних трудах, а после смерти Польковского взял к себе в дом прежнего школьного товарища, бедного ксендза Изидора Цёнглиньского. О другом ксендзе, действительно обвинявшемся в ростовщичестве, речь пойдет ниже.
Постыдный факт представляют собой также случаи злоупотребления некоторыми священниками спиртным. Полбеды, если свидетелями тому становились лишь товарищи, но в общем и целом знали об этом и власти. 14 апреля 1869 года Плотников сообщал в Иркутск, что Анастазий Ядаховский (кармелит с Подляшья) ведет себя безответственно и уже два раза попадал в станичную тюрьму. На более длительный срок в иркутскую тюрьму угодил за драку «спьяну» пиарист Ян Бжозовский; проблемы с алкоголем имелись у ксендза Юстина Сесицкого, Станислава Буковского, Матеуша Каспшицкого, Гвидона Коморовского, а возможно, также и у других. Некоторые так и не смогли одолеть этот порок. Понятно, что в рюмке они искали забвения и утешения. Пьянство однако не являлось отличительной особенностью именно тункинских священников, это было проблемой многих ссыльных поляков. Главная причина данного прискорбного явления – тяготы ссылки.
Товарищеские и дружеские отношения – как это обычно бывает в жизни – завязывались скорее в более узких кругах. Уже тогда восхищение окружающих вызывала дружба люблинского ксендза Яна Линевича («человека исключительно отзывчивого, доброжелательного, общительного») и священника из Жмудзи Леопольда Дылевича. Они поселились вместе, и Линевич во всем выручал слабого здоровьем товарища. «Не было в Тунке дружбы возвышеннее этой». Большой круг близких друзей имел доминиканец отец Игнаций Климович (он упоминает более двух десятков имен), состоявший в сердечной дружбе с братом по ордену послушником Ангелом Сосновским, с которым они всю сибирскую ссылку прожили в одном доме. Старший друг и собрат по ордену Климовича, отец Винцентий Коханьский из Вильно, отправившись в европейскую часть Империи, взял его с собой, поскольку Климович остался без средств (однако в Тюмени их пути разошлись). О сердечных дружеских связях рассказывают также ксендз Станислав Матрась и ксендз Ян Наркевич.
