Дукель знал, с кем имеет дело, — прелат Улицке был известен своими антипольскими выступлениями, — и с трудом сохраняя спокойствие, слушал его речь.
— Мы не боевики и не военизированная организация, — резко бросил он прямо в скрытое под капюшоном, едва различимое во мраке лицо. — Мы носим на груди изображение той же самой богородицы, что и вы. — Дукель достал из-за пазухи медальон, но прелат Улицке едва скользнул холодным взглядом по овальной бляшке, повернулся к нему спиной и вместе со своей свитой двинулся в сторону монастыря. Дукель спрятал цепочку с серебряной ладанкой и, ощущая ее холодок на груди, направился к лесу.
Когда он входил в лагерь, монахи уже разгоняли собравшихся у костра богомольцев. Словно заботливые ангелы, взмахивая крыльями — широкими рукавами подрясников, они оттесняли своих заблудших агнцев от нечестивого огня. Вкрадчивыми словами осуждали поведение паствы, старались объяснить всю постыдность участия в светских, хуже того, чуждых немецкому народу игрищах.
— Расходитесь, — взывали они. — Возвращайтесь к вечерним молитвам. Не огорчайте господа и пресвятую деву своим отступничеством. Уходите быстрее. Ибо не во славу господа зажжен этот огонь.
И богомольцы волей-неволей расходились.
— Что все это значит? Чего они от нас хотят? Зачем вызывали? — допытывались ребята, обступив Дукеля.
— Мы должны снять мундиры или убраться отсюда.
— Не заставят же они нас ходить нагишом, — возразил Станислав. Как заместитель Дукеля, он минуту назад препирался с монахами, и в голосе его еще чувствовалось возбуждение. — Я католик. И по-моему, имею право молиться вместе с немцами.
— Конечно… — согласился Дукель. — Только сначала сними мундир и смешайся с христолюбивыми немецкими поселянами. Так повелел прелат Улицке.
— Прелат прекрасно знает, что здесь больше поляков, чем немцев. А мундир не сниму. Я ношу его с разрешения немецких властей. Что еще сказал святой отец?
— Всевышнему противны варварские языки. Коробят его наши песни.
Все дружно громкими криками выразили свое возмущение.
— Что будем делать?
— Сам не знаю.
Ребята настаивали, что надо остаться на месте. Дукель был с ними согласен. Монахи, надо думать, не станут выгонять их силой. А если решатся, это не принесет им чести, не подымет их авторитет среди верующих. Паломники и без того ропщут. Оскорблено их национальное чувство. И Дукель дал команду готовиться ко сну. Подойдя к своей палатке, он чуть отпустил растяжки, чтобы в случае дождя не лопнули, и послал четверых ребят за водой к монастырскому колодцу. Они вернулись с полным котлом, повесили его над затухающими углями и подбросили хвороста. Пламя снова весело взметнулось вверх. Но не суждено им было сегодня напиться чаю. Едва языки пламени взметнулись кверху, снова появились монахи. Сбившись кучкой возле лагеря, они долго в молчании наблюдали за харцерами. Наконец один подошел к Дукелю.
