— Откуда в немецком государстве столько варваров? — произнес разгневанным голосом пастырь, всматриваясь в огонь, пляшущий на опушке. В этот момент до ушей его долетели мелодия и слова харцерской песни. Прелат Улицке не говорил по-польски, но, прожив семьдесят лет на землях, где язык этот слышался чаще, чем немецкий, понимал многое. По вечерней росе отчетливо доносился звонкий голос:
Лес, и костер, и вечер,
И ветром песня встречи —
Дружина, пой, дружина,
И будь всегда едина!
Бодрствуй, бодрствуй, будь едина!
[1]— Что за дикие вопли! — кипятился прелат. — Брат Герхард, — обратился он к одному из монахов. — Пусть ко мне немедленно явится главарь этих каннибалов!
Когда брат Герхард в сопровождении нескольких монахов направился в сторону пылающего костра, прелата одолели сомнения. Сперва разозлился на самого себя: не оказывает ли он слишком большую честь варвару, допуская его пред свои светлы очи? Хотел даже отменить приказ, но брат Герхард был уже на довольно почтительном расстоянии. И тут прелат вспомнил, что за спиной этих «скаутов-язычников» стоит их национальная организация и находящееся в Лондоне Международное бюро скаутов, с которым последнее время вожди гитлеровской молодежи неизвестно зачем и, пожалуй, безуспешно пытались стакнуться. Вспомнил и о недавнем отказе освятить харцерское знамя. Эта возмутительная история докатилась до самого Ватикана, а пастор, кажется Шмидке, был вынужден оправдываться как мальчишка перед кардиналом Бертрамом. Прелат Улицке от возмущения не находит слов: как мог кардинал, один из столпов немецкой церкви, стать на сторону польских смутьянов?
Наконец-то брат Герхард препроводил «главаря каннибалов». Это был вожатый дружины Дукель, на редкость добродушный и спокойный человек, которого никогда и ничем нельзя было вывести из равновесия. Уходя, он поручил Станиславу следить за порядком у костра и неторопливо последовал за братом Герхардом. Еще во время мессы он подумал о неизбежности встречи с монастырским начальством. Предчувствовал, что объяснение будет не из приятных. Святой отец ждал в окружении своей свиты. Не успел Дукель поздороваться, тотчас на него обрушилась лавина, гневных слов:
— Здесь не место для военизированных организаций! Либо вы немедленно снимете свои мундиры и переоденетесь в гражданское платье, либо свернете лагерь и покинете это святое место. Всевышнему угодно видеть здесь набожных паломников, а не агитаторов великодержавной Польши. Даю вам час времени. Уходите или переоденьтесь и смешайтесь с христолюбивыми немецкими поселянами. А еще… если надумаете остаться… никаких варварских песен. Петь разрешается исключительно по-немецки. Господь не любит варварских языков. Все… Прошу передать это своим боевикам.
