В воскресенье состоялась встреча. Команды прибыли на стадион в окружении многочисленных болельщиков. На трибунах загремели трубы, барабаны… Не было недостатка и в нацистских лозунгах: «Вышвырнем поляков в Польшу!», «Немецкие стадионы только для немцев!» Команды выбежали на поле. Сперва соперники, потом они. В бело-красных майках. Враждебные возгласы усилились. Сигнал судьи, — и мяч покатился по полю. Было жарко, это хорошо запомнилось. Первые пятнадцать минут борьба шла у польских ворот. Сбивали с толку враждебные вопли и слабая поддержка польской публики. Не смогли они мобилизовать своих болельщиков. Немного младших харцеров, родственники… пожалуй, это все. Потом разыгрались. Поверили в себя. Мяч переместился на другую половину поля. Первый гол забил Гурбаль. Превосходно, головой в самый угол. Рев на трибунах был подобен реву раненого зверя. Затем еще два гола. Оба в конце второго тайма. Последний мяч забил Станислав. Прошел добрую половину поля, ловко обводя защитников, отдал мяч Гурбалю, а когда получил назад, тут же послал под штангу. Словно сам влетел в ворота, как птица в окно. Заметался в сетке и упал к ногам обомлевшего вратаря. Счет стал 3:0. Изменить результат соперникам не удалось. Еще пять минут игры, свисток судьи, снова яростный рев немецких болельщиков, фигурки выбегающих на доле харцеров, поздравления и покидающая поле боя с поникшими головами — лучшая в городе юношеская команда немецкой гимназии…
Станислав перешел на противоположную сторону улицы. Пылевая буря, поднявшаяся невзначай, так же внезапно улеглась. Альтенберг слышал стук собственных шагов по пустынной мостовой. Когда-то тут было многолюдно, гораздо чаще слышалась польская речь. К сожалению, множество поляков было вынуждено покинуть этот город. После восстаний, плебисцита и усиливающихся репрессий. Но немало осталось. Вопреки всему. Шахтерский город, его город. Почти лишенный зелени, огороженный трубами металлургических заводов, башнями копров и напоминающими редуты насыпями терриконов. Но что может быть прекраснее рдеющего в ночи террикона, действующего копра или дыма, который пышным султаном реет над трубой после победоносно завершившейся забастовки? Станислав прибавил шагу, услыхав где-то рядом возбужденный гомон. За изломом стены черного от копоти углового здания толпилась ватага сопляков в коричневых рубашках и черных галстуках. Один из них верещал визгливым от ярости фальцетом:
