Сперва мы стояли там вдвоем с Вэн, Хао с Катариной не сразу нас нагнали. Вэн дышала тихо и ровно, даже когда поворачивалась, чтобы осмотреться. Она тихонько присвистнула. Лицо ее светилось. Я сказала, окей, все окей. Я имела в виду не элеватор, но ей об этом не сказала. Я не сказала ей, как сильно хотела того, что происходит прямо сейчас. Вокруг было столько граней, тупых и острых углов, выступов, за которые можно ухватиться и держаться, чтобы подняться выше.
— Иногда у меня все мысли только об этом, — призналась Вэн, кивнула на вошедших Хао и Катарину. — Люблю их, — добавила она. — Ну что, проверим, справишься ли?
— Потом расскажешь, как снизу выглядит моя задница в этих джинсах, — сказала я.
Она рассмеялась. Мы смотрели друг другу в глаза. Возьми спичку, чиркни о коробок, зажги огонь. Где-то на микроскопическом уровне целые миры жаркого света собираются и прыгают на спичечную головку. Вот так и мы.
— Давай, девочка-хула, — сказала Вэн. — Покажи, на что способна.
И мы полезли. Сначала мы с Вэн, прямо по железным колоннам, цеплялись за ребра и грани, отталкивались, как лапами, резиновыми подошвами кроссовок, танцевали, двигались, подтягивались, поднимались вместе. Лезли, вчетвером распластываясь по вертикали, пыхтели, напрягались, все выше и выше, карабкались по костям и позвонкам давно умершего стального великана. К самому его сердцу. Я догоняла Вэн, Катарину, Хао. Я хотела, чтобы мы были вместе, чтобы они вместе со мной почувствовали эту огромную безымянную махину, на которую мы пытались забраться, и эту тишину, ощущавшуюся как присутствие нашего собственного личного бога.
* * *
С родителями я созванивалась, но наши разговоры меня раздражали. Из-за них я словно бы жила в двух местах, окей? Была и здесь, и там, но нигде не чувствовала себя как дома. Если бы мне пришлось искать компромисс между этими двумя, Гавайи оказались бы в проигрыше. Я буквально чувствовала, как стряхиваю с себя их песок, соль и солнце.
— Как дела в краях хоуле? — Папа начинал разговор со своего излюбленного вопроса.
— Никто не моется, еда дрянь, — отвечала я.
Папа хихикал в трубку. Мне казалось, я слышу морщинки его улыбки.
— Я так и знал! — говорил он. — Так и знал. Сраный материк и вонючие хоуле. Ты теперь управляешь кампусом или как?
Значит, папа, ты все-таки меня слушаешь, думала я. Хотя бы изредка.
— Да, — отвечала я, — а по выходным граблю банки.
— Вот и я об этом, — говорил папа — мне и маме по ту сторону трубки. — Давно пора, учитывая, сколько с нас дерут за твое обучение.
