Приятель Вэн по дешевке купил подержанную машину. Раздолбанный японский седан бог знает какого года. Бампер подклеен скотчем и прикручен к раме проволокой. Все ремни безопасности то ли отрезаны, то ли откусаны, то ли отпилены, то ли сожжены, радио трещит, как электрошокер. Обивка соткана из вони подмышек, окей? Но главное — там было четыре сиденья и багажник, куда помещалось все наше снаряжение, а ключ приятель Вэн оставлял где придется, и раз уж ты нашел это сокровище, то смело бери и пользуйся. Если, конечно, машина еще на стоянке и ее никуда не отбуксировали.
Машина была еще на стоянке. Мы направились на север. Золотое раннее калифорнийское утро. Мы опустили стекла, как на Гавайях, ветер трепал нам волосы — всем, кроме Хао, у него до того короткие и жесткие, что практически неподвижны, стоят торчком, как от взрыва. Мы всю дорогу ехали в левом ряду, рекламные щиты, огороженные колючей проволокой участки, бесконечные одинаковые дерьмовые торговые центры в белой штукатурке то появлялись, то скрывались из виду. И буро-полынные холмы. Наконец Вэн включила поворотник, мы свернули с Пятой, и лишь когда в заносе на петле у меня желудок ушел в пятки, я осознала, что мы все это время гнали под сто.
Вены залитых гудроном асфальтовых трещин, розово-золотистая рассветная дымка плюс вислые колючие пальмы и плоские коричневые квадраты пустующей земли. Вэн проехала в обратном направлении две односторонние улицы, миновала невысокий проволочный забор, за которым надрывались питбули, да так, что из пасти шла пена, того и гляди лопнут.
Катарина и Хао по-дурацки подкалывали друг друга, точно брат с сестрой. Катарина сказала, что Хао трогает себя, когда слушает мальчиковые поп-группы по радио. Хао ответил, что не мастурбировал, а разучивал танцевальные движения. Тут они вспомнили про меня, хулу, о господи…
— Долго еще? — крикнула я Вэн.
— Окей, окей, — ответила Вэн, и мы подскочили: колесо попало в рытвину. Под шинами трещал гравий. — Вот и мы, — пропела Вэн, подражая Фредди Меркьюри, резко вывернула руль вправо и ударила по тормозам.
Нас окутала пыль, а когда улеглась, мы увидели почерневший каркас элеватора, цилиндрические колонны силосных башен, сочившиеся неизвестными промышленными сливами, скелеты стрел подъемных кранов и маячившие за ними строительные леса. По ветру тянулась лента ворон, перекрикивавшихся скрипучими голосами.
Потом мы очутились внутри этой махины. Нижний этаж элеватора сплошь клепаные балки и копья света, громоздкие стыки труб, а вдоль центрального прохода, похожего на заброшенный вагон, — рельсы, по которым раньше ездили тележки. Я почему-то чувствовала себя так, будто попала в святилище.
