— Где ты был? — спрашиваю я.
— Там, — отвечает он. — Там-там-там. Там… — Голос осекается. Оги проходит мимо меня на кухню. Кровь бросается мне в лицо; я не готова уступить без спора и иду следом за мужем.
— Может, хоть раз поговоришь со мной? — спрашиваю я. — Ты совсем со мной не разговариваешь.
Нырнул в холодильник, будто и не слышал. Барабанит пальцами по верху двери.
Оги таращится в холодильник. Уже всю кухню выстудил. Стоит, барабанит пальцами по открытой двери. За это время можно было изучить весь холодильник.
— Там ничего нет, — говорю я.
Бутылка молока, всегда — всегда — недопитая на треть; вялый латук, который мы растягиваем на неделю с лишним; на дешевом пластмассовом подносе курица хули-хули — в глазури, с обгоревшей до черноты кожей, — которую Оги никак не доест; полпакета моркови; упаковка с бутылкой пива, вокруг горлышка пластмассовое кольцо, — шестая, последняя из улова; кетчуп, майонез, четыре яйца и прочие мелочи, ни одной полной пачки.
— Там никогда ничего нет, — говорит он наконец. — Только эта курочка, — Оги тычет пальцем в остатки хули-хули, — курочка курочка говно куриное говно. — Он выговаривает в последнем слове “ха” вместо “га”. Хавно. Я слышу, как он тихонько шепчет “куриное говно, куриное говно”. Взгляд серьезный, словно смотрит на первую страницу школьной контрольной и жалеет, что не подготовился.
Оги чешет живот, рубашка сборит на запястьях. Волосики шуршат под ногтями. Оги смотрит в стену. Я жду. Иногда он подолгу не может перейти к главному и сказать то, что хочет, рассуждает о спорте, рыбалке и мерзком цвете рубашек в “Хило Хатти”, припоминает, сколько туристов видел на Калакауа-авеню, когда ездил в гости к старым друзьям, которые живут неподалеку от Вайкики, потом вдруг свернет на то, как сильно меня любит и скучает по тому, как мои волосы рассыпаются ночью по нашим подушкам.
Но ничего не происходит. Оги качает головой: что-то вспомнил, но не скажет. Он же сломался, осеняет меня, я его теряю.
— Слышишь? — спрашивает он. Оборачивается к коридору, в дальнем конце которого светится квадрат нашей спальни и, не смолкая, скрипит потолочный вентилятор. — Как песня. — И когда он это произносит, я вдруг вспоминаю, что видела на дороге, чувствую что-то знакомое. Тот же запах, так пахло от того мужчины на шоссе Пали: мокрые папоротники, плодородная почва, душистая, бурая, полная семян, лужайка после дождя, поле во время жатвы. Вот чем тянет от Оги.
