Тут, приходилось признать, кадет Солонов плавал весьма основательно, не семь, а все семьдесят семь футов под килем. К театрам он, как и положено мальчишке, относился пренебрежительно, уважая только шипучее ситро из буфета.
У державшегося поближе к Феде Пети Ниткина шевелились губы, но заговорить вслух он не решался.
– Что, никто не знает? – Взгляд Константина Сергеевича смеялся. – Немогузнайки собрались, как говорил генералиссимус наш князь Суворов?.. Что ж, на первый раз простительно. Это, друзья мои, картина господина Семирадского – государь возлагает на великого нашего композитора, господина Чайковского, знаки отличия ордена Святого князя Владимира прямо после премьеры оперы «Станцiонный смотритель». Кто написал «Станцiоннаго смотрителя», кстати?
– Пушкин! – не удержался Ниткин. – Александр Сергеевич!.. – и вновь покраснел, хоть не сошла ещё и прошлая краска.
Кадеты захохотали.
– Верно, кадет. Ничего, что пока не по уставу, господин Солонов вам поможет. Да, господа кадеты, не только военным громом да расширением границ славна Россия, но и словесностью, и музыкой, и живописью – вот, взгляните. Что у нас тут?
Все обернулись на Петю Ниткина, однако тот упрямо прятался за спиной у Феди.
– Ладно, – сжалился Две Мишени. – Открытие выставки знаменитого нашего художника-баталиста Верещагина, его «Туркестанскiе холсты». А дальше? Уж это-то все должны знать!
«Это» и впрямь знали все, да и сложно было не знать. «Государь на рыбалкѣ» – широко известная картина молодого, но уже прославившегося художника Павла Рыженко, её Федя видел на страницах «Нивы». Император в серой шинели сидел на раскладном стульчике с удочкой на краю гатчинского пруда, а за спиной толпились чиновники в мундирах и дипломаты в котелках.
– «Когда русский царь ловит рыбу, Европа может и подождать», – вдруг пробасил высоченный кадет-второгодник, выпятив грудь.
– Весьма верно. – Подполковник быстро взглянул на здоровяка. – А если по уставу? Сумеете, господин кадет?
Господин кадет, на удивление всем, сумел. И представиться, и доложиться – тоже, видать, из военгимназистов.
– Что ж, кадет Воротников, надеюсь, что вы всегда будете отвечать столь же лихо, – проговорил Две Мишени, но во взгляде его Фёдору показалось известное сомнение. – У нас ещё одна, последняя картина. Тоже знаменитая, как и событие, послужившее для неё поводом…
На холсте государь и бородатый казак изображены были в тесной поездной умывальне, рядом с бронзовыми кранами и фаянсовой раковиной. Лица их были мрачны и сосредоточенны, казак даже с некоторой дерзостью отстранял императора, держа в руках какой-то свёрток.
